Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

— Ты в самом деле взял бы фрау Поншар к себе на работу? — Он нарочно подчеркивает «на работу».

— Почему бы и нет? — Я стараюсь казаться как можно спокойнее.

Неужели она действительно не отказалась бы от приглашения? Помнится, она несколько раз сама намекала на это, когда мы встречались за ужином в «Швайцерхофе».

Студенты тем временем освободили от стульев середину зала, и длинноволосые музыканты надели свои хомуты — гитары. На зал обрушился оглушительный визг.

— Позвольте вас пригласить, — обращается Битциус к Адриен.

— С удовольствием.

Он тут же берет ее за руку. Редко приходилось мне встречать людей с такой энергией и хваткой, как Битциус. От него веяло покоем, и во всем он был первым, это проявлялось в его решительной осанке и в том, как он смотрел на собеседника своими шоколадными глазами, в которых беспрестанно вспыхивали крохотные золотисто-коричневые искорки. Я вижу, как они спокойно плывут по залу, но благородная грация их движений кажется мне бессмысленным шарканьем по полу, и тут откуда-то из самых сокровенных глубин моего далекого кальвинистского прошлого, не подотчетная сознанию, является мысль: а ведь это действительно грешно. Когда я вижу танцующих, я становлюсь меланхоличным, скорее даже печальным, сумрачным, несчастным. Я безмолвно смотрю на очаровательных юных швейцарок, на девушку с трубкой, мы с нею так и не обменялись ни единым словом за все время конгресса, но мне приятно сознавать, что между нами все же установилась неуловимая связь, незримый контакт обоюдной симпатии. Она тоже танцует; когда наши взгляды встречаются, она улыбается, словно в оправдание своей измены. Сейчас танцуют все, вот ребята-немцы, выпускники этого года, они одержимы идеей достигнуть высот в биологии клетки, и руководит ими не столько любовь к предмету, сколько тщеславие. В перерывах между заседаниями, когда мы выходили выпить чашку кофе или чая, они беспрестанно атаковали меня вопросами. Один даже робко заикнулся, мол, нельзя ли ему некоторое время поработать у меня. Я старше их совсем не намного, но они обращаются ко мне как к мэтру. А теперь вот отплясывают. Если это называется жизнью, то зачем я, господи, существую? Не хочу и не буду смотреть на это, лучше уйти. Я поднимаюсь и иду к выходу, лавируя между парами, но меня догоняют Адриен и Битциус.

— Ты уже уходишь?

— Да, что-то голова разболелась.

— Schade [25] Жаль (нем.) . , Мартин, — говорит Адриен.

— Завтра в десять у меня в институте, хорошо? — напоминает Битциус.

— Я приду.

Они стояли в дверях, а я уходил в ночной город. Стояли молча, почти касаясь друг друга. Она — худощавая и высокая, почти одного с ним роста. Какая замечательная пара, подумал я растроганно. Так вот, оказывается, что за чувство владело мною в течение всей этой недели, каждый раз, когда я видел Адриен: чувство восхищения, радости, совсем далекое от воспоминаний о Марте, — я был влюблен. Сейчас, обвеваемый ласковым ночным ветерком, я тоже думаю о ней. Неужели она в самом деле хотела бы работать у меня? Или она сказала так, чтоб подразнить Битциуса и заставить его ревновать? Не знаю. Земля влажная, но дождя нет. Прохожие попадаются редко. Вот уже и мост Лоррэнбрюкке, но через него я не пойду. Лучше прогуляюсь берегом Ааре до Корнхаусбрюкке: за время работы конгресса этот мост очень мне полюбился. Каждое утро я проходил под ним по Лангмауэрвег, а сейчас я опять забрался высоко, и эта улица тонет в черном мраке внизу. Возле моста за кустарником высотой в человеческий рост — ярко освещенная терраса фешенебельного ресторана, мне хорошо видно, что происходит внутри: мужчины в смокингах и женщины в роскошных нарядах кружатся в танце. Я уже прошел было мимо, как вдруг со стороны террасы появились мужчина и женщина. На женщине длинное красное платье. Она громко, переливчато смеется. Лицо в неровных красных пятнах, вокруг глаз щедро наложен грим. Женщина вновь издает резкий, пронзительный крик хищной птицы. Боже, зачем тебе было творить подобные существа, отчего ты не избавишь мир от этих пустых созданий, способных своим жутким, разнузданным смехом опошлить и запачкать все, что на земле осталось прекрасного и чистого. Ведь когда-то ты ниспослал потоп на этот рассадник тлена. Сотвори так еще раз, уничтожь все сущее и не оставь никого, даже праведного Ноя с семью его домочадцами. Смех преследует меня и на мосту, с замиранием сердца я вглядываюсь в быстрые воды Ааре где-то далеко-далеко подо мной, и опять приходит успокоительная, умиротворяющая мысль: один прыжок — и со всем будет покончено. Но все тот же смех удерживает меня: рассчитавшись с жизнью, я не в состоянии буду ненавидеть, мне нельзя умирать, хотя бы ради того, чтоб ненавидеть. О, этот леденящий душу смех пьяной бабы. Я закрываю глаза и сжимаю кулаки, потом кладу руки на холодное железо перил, хочу согнуть его. Мне представляется, что это рука хохочущей женщины, но мерный плеск реки внизу охлаждает мой пыл; пальцы разжимаются сами собой.