Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

— Когда остальные будут знать то же, что и ты, тогда будет честно, — сказал я.

— Верно, а кто им мешал это узнать? Заглянули бы, как я, в брошюрки воскресных голубятников, но ведь не заглядывают, поскольку считают, что одни только грешники запускают голубей в день господень.

— Но ведь никто не запрещает вам выяснить, как они работают со своими голубями.

— Не запрещает, — согласился он. — Мне тоже так кажется. Но я-то пользуюсь сейчас сведениями, которые остальным неизвестны. Разве это честно? Нет, нечестно, скажешь ты и будешь прав, потому что ты ребенок, еще не испорченный ни женщиной, ни работой, ни успехом, ты еще ценишь простые и вечные истины. Только ведь, если я проигрываю, тогда… сам знаешь: горох. А он у меня уже в печенках сидит, что угодно отдам, лишь бы от него избавиться, и все-таки мне противно побеждать обманным путем. Не нравится мне это, ох как не нравится…

Однако же он победил и на этот раз, причем выиграл главный приз. А через неделю, уныло бредя со мной по Санделейнстраат, сказал:

— Вот уж не думал, не гадал.

— Ты о чем? — спросил я.

— О том, что возненавижу свое хобби за выигрыши. Но самый ужас в другом — я уже не в силах отказаться от этого. Я просто в отчаянии, сам себя ненавижу, готов отдать всех своих голубей, и в то же время больше всего я хочу побеждать, побеждать, побеждать. Ты понимаешь?

— Да, я бы тоже всегда хотел побеждать.

— Даже таким способом?

— Не знаю.

— Это ужасно. Мне кажется, речь идет уже не о голубях и не о выигрышах, а о чем-то совсем ином, что происходит всегда и повсюду. Ведь все люди норовят обманом достичь желанной цели, одни перенимают у других, как добиться того или иного успеха. Раньше я был уверен, что живу в самом безопасном уголке на свете и что у меня никогда не возникнет потребности в подобных методах, а теперь вот занимаюсь тем же, что и все, стал таким же испорченным, да, не смотри на меня так, это самое подходящее слово: испорченный, хотя дело касается только голубей, которых выпускают не по воскресеньям, а по субботам. Я очень надеялся, что сумею прожить свою жизнь без этого, но теперь как раз это и делаю и буду продолжать в том же духе, потому что вошел во вкус, а еще потому, что я наконец-то одолел ее — опять-таки своими победами, которыми даже деньги зарабатываю. Ох, что за гнусный мир!

— Неправда, — возмущенно возразил я, — мир вовсе не гнусный, просто ты сам делаешь то, чего не должен бы.

— Ты прав, — сказал Йапи, — ты — моя совесть, только ты пока очень молод, так что мы еще посмотрим, сумеешь ли ты пройти по жизни незапятнанным. Я надеялся, что сумею, а сейчас вот потерпел крушение, тону. Но особенно мучает меня то, что на первый взгляд я вроде бы поступаю вполне честно. О чем, собственно, речь? О голубях, которые побеждают в состязании. Ну и что такого, разве тут можно выискать что-нибудь предосудительное? Эх, парень, знать бы мне, как выйти из этого положения…

— Но ведь ты можешь все это бросить и делать, как раньше, или рассказать остальным про вдовцов?

— Нет, рассказать никак нельзя, тогда они поймут, что я уже которую неделю вожу их за нос, хотя сами дурью маются, потому что не желают знать, как работают воскресные голубятники, но ничего не попишешь, так или иначе они этого не знают, стало быть, выход у меня один: забыть про выигрыши. На следующей неделе ставлю точку и опять буду перебирать горох.

Мы дошли до Школы цветоводства. Расставшись с Йапи, я зашагал назад вдоль канала. Я не совсем понимал, почему он так переживает, и хотел поразмыслить над этим, но ничего у меня не выходило, вероятно потому, что мне не довелось еще испытать того, что сейчас испытывал он. Позже разберусь, решил я и узкими улочками неторопливо двинулся к дому.

На следующий день, сразу после ужина, я вышел на улицу. Постоял возле дома, слушая, как поют дрозды на дымовых трубах. Затем медленно побрел к шлюзу и тут услыхал, как меня окликнули, хотя улица казалась совершенно пустынной. Может, позвали из какого-нибудь дома? В замешательстве я повернул обратно, вновь услыхал свое имя и только тогда поднял глаза вверх, к темному вечернему небу. Высоко надо мной, на крыше своего дома, сидел Йапи.

— Их еще нету, — крикнул он, — жду с минуты на минуту.

— Кого? — спросил я, хотя прекрасно знал, что он говорит о голубях. Но ведь надо же что-то сказать.

— Вдовцов, — пояснил он. — Ничего не понимаю: погода хорошая, да и отвезли их не так уж далеко.

— Они что, должны прилететь сегодня вечером?