Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

— И что прикажете делать с этим горохом?

— Перебирать, — ответила мама.

— Что перебирать?

— Плохие горошины отделять от хороших, — пояснила мама. — Я прочла объявление в «Де Схакел»: перебирайте горох для портовой консервной фабрики и заработаете кучу денег, оплачивается каждый килограмм выбранного вами плохого гороха. Вот я и решила: а не взяться ли мне за эту работу, ведь несколько лишних центов нам не помешают.

— Ты что же, прямо здесь, в доме, собираешься перебирать свой горох? — с угрозой в голосе поинтересовался отец.

— Да, — кротко ответила мама.

— Та-ак, — сказал отец, — знай я об этом раньше, то смею уверить, что ни одна горошина не проникла бы за порог моего дома, а эти два мешка — последние, которые ты переберешь, и если привезут еще, я собственноручно снесу их Йапи, пусть скормит своим голубям.

— У Йапи уже есть горох, — вмешался я, — туда они тоже привезли.

— Что за низость, — сказал отец, — заморочить женщинам их куриные мозги, посулив деньги за надомную работу. И каковы жулики, мало того, что нет более гнусной работы, чем перебирание гороха, так они еще придумали платить за плохой горох! Но ведь, если в таком вот целом мешке лежат только лишь три гнилые или сморщенные горошины, можешь обыскаться, все равно больше не найдешь. И учти, стоит тебе просидеть за этим делом хоть один вечер, смело иди покупай очки, да непременно величиной с чайные блюдца.

Но мама уже развязала один мешок, поставила на стол три тарелки, наполнила одну горохом и стала его сортировать. Невероятно быстро она разделила горох на три части. Красивые круглые горошины отправлялись на вторую тарелку, а бурые и сморщенные — на третью. Управлялась она на удивление споро, но все-таки к концу вечера перебрала гороха до обидного мало, глаза у нее покраснели и слезились, а в тарелке с плохим горохом едва покрылось дно. Назавтра вечером она снова расставила перед собой тарелки.

Мне стало ее жалко, и я предложил:

— Давай помогу.

Немедленно мне были вручены три тарелки, и я храбро принялся сортировать, хотя уже через полчаса глаза горели как в огне. Этим же вечером три тарелки получил и отец, около часа он тоже разбирал горох, поминутно повторяя:

— Ну и устрою же я похороны этим сукиным сынам с фабрики. Если бы за этот горох мне платили в миллион раз больше, чем за мою дерьмовую работенку, я все равно бы не стал его перебирать, это моя последняя тарелка.

Когда зажгли верхний свет, он ни с того ни с сего смахнул весь свой горох на пол и заорал:

— Я вам не сортировальная машина!

С заплаканными глазами мать стала собирать раскатившийся по комнате горох, а я тихо выскользнул в коридор, открыл входную дверь и полной грудью вдохнул запах весны. На противоположной стороне улицы распахнулась дверь с кабаньей головой, и на пороге появился Йапи, по своему обыкновению с головы до ног в коричневой коже. Фалды его длинного коричневого пальто мягко покачивались на ветру, чем-то напоминая крылья, коричневый кожаный шлем плотно облегал голову. В мягком сумеречном свете крючковатый нос клювом выступал на лице. Когда он, толкая велосипед, подошел ближе и я услыхал тихое журчание его голубей, он спросил с округлившимися глазами:

— У вас тоже горох?

— Ага. — ответил я.

— Вот и у нас, — вздохнул он. — Клазин заказала три мешка, хотела сама кой-чего заработать, это с ее-то плохими глазами! Да она горох от гальки не отличит, а уж гнилую горошину от здоровой — и подавно. Вот и засадила за работу нас с Куном. Ты со своими голубями ничегошеньки не зарабатываешь, это она мне говорит, вот и принеси хоть раз в жизни пользу. Слава богу, мне удалось смыться. Тебе тоже?

— Ага, потому что отец взял да и смахнул свой горох на пол.

— Я бы то же самое сделал, — кивнул Йапи, — если б не удрал. Горох перебирать — кому это только в голову пришло. Нет, пора мне получать премию, ведь иначе я так и буду всю жизнь сортировать горох. Но вот швырять его на пол я бы все-таки не рискнул. Мы здорово у Клазин под каблуком, впрочем, такова судьба всех мужчин — жены из них веревки вьют. А мы-то ведь даже на ней и не женаты, страшно подумать, что было бы, если б мы на ней женились, наверное, перебирали бы горох и ночью в постели.

— Мой отец вовсе не под каблуком, — заметил я.

— Как же, — возразил он, — твой отец тоже; увы, из нашего брата никто этого не избежал, такие дела… Ладно, пойду отвезу голубей; как ни странно, хоть это пока разрешено. Вот увидишь, скоро у меня из-за этого гороха ни на что не будет времени. Разве что я выиграю соревнования и всучу ей премию, а это побольше тех денег, которые она рассчитывает заработать на этих паршивых горошинах. Ну что, пойдешь со мной отвозить голубей?