Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

Я внимательно слушал его объяснения, а про себя думал: что-то не то. Ходы такие прочные, что не обваливаются. Им даже понадобились тяжелые машины, чтобы утрамбовать плотину. Но я промолчал, не хотелось мне осчастливливать дискуссией репортера, который явно пропустил все мимо ушей, хотя я вполне мог бы втянуть старого охотника в спор.

Мы продолжили свой путь вдоль реки, мимо прибрежных плакучих ив. Я давно уже потерял из виду две темные парящие точки, некоторое время сопровождавшие нас, но на одном из поворотов реки заметил утку-гоголя, плывшую вперед в полном одиночестве, совершенно нехарактерном для этих птиц. Иногда она ныряла с той неподражаемой естественной грацией, которой могла бы позавидовать даже поганка.

Немного погодя мы увидали и двух поганок. На мгновение охотник остановился, указывая на них. Я улыбнулся, когда он сказал:

— Вот и эти.

— Кто? — спросил репортер.

— Поганки, — ответил охотник.

— Что за звери такие? — проявил любознательность репортер.

— Малые чомги. Вот они плывут.

— Где же? — переспросил репортер, и охотник показал ему пальцем на воду. Поганки нырнули, и репортер сказал: — Ничего не вижу.

Мы снова пошли вперед. Плотина выросла перед нами как-то сразу, а за ней мы увидали озеро, окаймленное лугами и кромкой леса. Второй раз за сегодняшний день небо просветлело, но только на миг, ведь сумерки неминуемо ширились и солнце последним усилием вырвалось из облачной пены, чтобы потом вновь утонуть в ней. Когда мы поднялись на плотину, до меня донесся одинокий призывный клич кроншнепа, и неожиданно пятеро их взметнулось ввысь у самой кромки сиреневого леса. Взлетели они не все разом, а друг за другом, словно выдерживая дистанцию. Поэтому, когда первый уже поднялся над верхушками деревьев, последний только раскинул крылья для полета.

— Взгляните, — сказал охотник, — года два назад эта плотина прорвалась, так как ее подрыли ондатры. Это единственная в округе плотина, за состоянием которой не следит провинциальное Управление водными путями сообщения. Но как только здесь случился прорыв, они проявили оперативность и приехали для устранения аварии. Вот для того, чтобы продемонстрировать, каким местом мы в Нидерландах иной раз думаем, я и привел вас сюда, ведь не показать вам все это было бы преступлением. Чтобы предупредить новые попытки ондатр подрыть плотину, они облицевали ее камнем на тридцать сантиметров выше уровня воды и на сорок сантиметров вглубь. Надеюсь, вы сами видите, какой это идиотизм — рано или поздно ондатры снова ее пророют. Но ведь пока до этого дойдет, чиновники, заседающие во всевозможных советах и комиссиях, твердо уверятся, что такой каменный берег есть самое эффективное средство для защиты плотин от ондатр, и начнут повсюду лепить эти каменные берега, даже и после того, как первые ондатры пророют-таки снова здешнюю плотину. Но прежде, чем эта весть доберется до советов и комиссий, ондатры успеют уже раз тридцать принести потомство, а от зеленых камышовых берегов следа не останется.

Он замолчал, мрачно глядя на противоположную сторону озерка, которое беззлобно ломало одну за одной волны о каменную облицовку. Чуть дальше вдоль берега вода стелилась зеркальной гладью и незаметно переходила в луг, откуда тысячи черных лысух настороженно следили за нами. Когда мы спустились по каменному берегу, они дружно развернулись и побежали прочь. Было нечто незабываемое в этом зрелище, в том, как внезапно исчезли все белые клювы, и птицы, покрытые черным оперением, стали ровно и даже достойно удаляться от нас, хотя в этом не было необходимости, поскольку, спустившись к воде, мы остановились, провожая лысух взглядом. И так же внезапно, как пустились прочь, лысухи обернулись к нам своими белыми клювами и замерли на месте. Из сумеречной пелены вновь вынырнуло солнце, лучиком света оно погладило птиц и опять оттолкнуло их в темноту, из которой на краткий миг выхватило и нас.

Репортер встал сзади, ввинтил между нами свои микрофоны и зашептал: «Продолжайте», но старый охотник прижал палец к губам, а потом слегка отвел его от губ, показывая на лысух.

— Смотрите, — сказал он так тихо, что мне даже показалось, будто я оглох. Прежде чем посмотреть на лысух, я скользнул взглядом по воде и увидал зловеще-четкие контуры темных облаков на глади озера, как бы рвущегося по краям. Я долго не мог оторваться от созерцания погруженных в воду тяжелых облаков и поэтому не сразу заметил, что в центре замершей птичьей стаи нарастает волнение: птицы размыкали ряды, пропуская того, кто решительно и неуклонно прокладывал себе дорогу к воде. Он был пока только на полпути к цели, и я мог лишь видеть, как спокойно и даже небрежно лысухи образуют проход, чтобы тотчас сомкнуться вновь. Я глядел во все глаза. Я боялся хоть на мгновение потерять из виду клочок свободного пространства, перемещающегося по стае к озеру. За моей спиной опять что-то зашептал репортер, но движением плеча я отодвинул назойливый микрофон. Расступились последние лысухи, и в темном сумеречном свете я различил продолговатое черное пятно, которое поплыло по водной глади, надвое рассекая отраженные в ней облака. Оно оставляло за собой маленькие холмики волн, которые, наливаясь, откатывались назад к лысухам, и упорно приближалось к той точке, где закатно-красное, полускрытое облаками солнце зацепилось краешком за воду. Темное пятно переплыло через солнце, слегка заморщинив его расходящимися в стороны и быстро гаснущими волнами. Казалось, не животное плывет по поверхности воды, а кто-то другой тащит из-под него кроткое, сонно-серое озеро. Достигнув каменного берега метрах в десяти от нас, зверь замер в нерешительности. Его голова скрылась под водой и вынырнула метров на пять дальше. Там он наконец выбрался на насыпь и, даже не отряхнувшись, невозмутимо заспешил отлогим, замурованным в камень берегом прочь от нас.