Леонид Пузин - Луна в Водолее [СИ]

Помучив себя подобными головоломными размышлениями около часа и, разумеется, не открыв ничего достойного внимания, Лев Иванович прибрал в кейс таблицы и тетрадку, выпил ещё пятьдесят граммов водки и опять отправился в тамбур — покурить и немножечко поистязать себя. Ведь занозой в сердце сидел не сам по себе прогноз — ну да, вопреки логике, вопреки строгим астрологическим канонам, но это же не повод для самоедства! — нет, то, что он, Окаёмов, сделал этот злосчастный прогноз. И более: обратил внимание Алексея на семнадцатое мая девяносто восьмого года — дескать, в ночь на это число ему следует поберечься: как минимум — не пить с незнакомцами. Ибо транзитные Луна, Меркурий, Нептун, образуя тау-квадрат с судьбоносной натальной оппозицией Алексея, предполагают кровопролитие в пьяной ссоре. Связанное — преимущественно — с ранением головы. И — чёрт побери! — Алексей Гневицкий действительно скончался от черепно-мозговой травмы.

Правда, была ли пьяная ссора — этого, по словам Татьяны Негоды, следствие так и не выяснило: впрочем — и не старалось. Возобладавшая с самого начала версия несчастного случая вполне устраивала милицию — ни тебе отчётов, ни беготни, ни понуканий свыше. А что? В самом деле, разве Алексей Гневицкий по пьянке не мог ушибиться насмерть? Запросто! Слава Богу, не бизнесмен, не «думец» и даже не телевизионщик, а так — художник! Не заслуженный, не народный — самый обыкновенный. Да на таких-то — обыкновенных — у нашей милиции, обыкновенно, никогда не хватает ни рук, ни ног, ни голов. А без ехидства? Не язвя заранее правоохранительные органы? Что, разве несчастный случай категорически не мог иметь места? Разумеется, мог, но…

…Окаёмов курил, всё более распаляясь: злость на себя — самая непродуктивная разновидность злости! — жутко мешала думать…

«Чёрт! Убили или убился сам?.. ты, Лев Иванович, что — в «Шерлоки Холмсы» решил податься?! Нет, сволочь, всё твой прогноз! Вернее, то, что ляпнул-таки Алексею о неблагоприятном для него транзите! Ах, я астролог — возомнил себя Господом Богом! А что, если, в конечном счете, именно ты убил Алексея Гневицкого?! Своим идиотским предсказанием? Скажешь — не может быть? Может, голубчик, может! И ещё как! Вдруг да, вспомнив о твоём злосчастном прогнозе, Алексей в эту ночь решил уединиться у себя в мастерской? Чтобы при помощи водки побороться с судьбой-злодейкой? И, будучи сильно пьяным, крепко ударился обо что-нибудь? Да, очень крепко, однако — не насмерть? И если бы кто-нибудь оказался рядом, то мог бы спасти Алексея? И что ты, мерзавец, на это скажешь? А?!»

Разумеется, ничего оправдательного на это самообвинение Окаёмов сказать не мог и, дабы не казниться зря, решительным волевым усилием призвал к порядку свои обнаглевшие мысли:

«Хватит! В «праведники» никак намылился? Нет, Окаёмов — не выйдет! Сколько бы ты сейчас ни занимался душевным самобичеванием! И все твои мазохистские судороги — они только для самоуспокоения! Завтра! Когда приедешь в Великореченск! Тогда, голубчик, вниманием и заботой будешь искупать грехи своей астрологической молодости! А пока — спать! Времени-то осталось всего ничего — меньше четырёх часов! А завтрашний день будет, ой, каким хлопотным! Можешь не сомневаться!»

В купе горела только окаёмовская лампочка, Катерина, потушив свой ночник, спала, повернувшись лицом к стене. Лев Иванович вынул из кейса бутылку с оставшейся водкой — примерно, полтора стакана — достаточно, если использовать её в качестве снотворного. И именно в этом качестве Окаёмов её использовал: в два приёма — не закусывая, а лишь запивая «Фантой». Затем астролог потушил свет, разделся и укрылся имеющей стойкий казённый запах, влажной на ощупь простынёй — проверенное народное средство не подвело: сон явился почти мгновенно.

Проводница разбудила Льва Ивановича не за двадцать, а за десять минут до остановки. Окаёмов, обругав про себя её самодеятельную заботливость, — чёрт! в сортир уже не успеть! ладно, на станции! — заторопился. В общем — напрасно: поезд в Великореченске стоял шестнадцать минут — вполне достаточно, чтобы выйти из вагона не голым.

На вокзале, первым делом за два рубля справив малую нужду, Лев Иванович слегка задумался: половина шестого — не рано ли? Ни свет, ни заря будить измученную Валентину? Не лучше ли сначала слегка «поправиться»? Благо, те кошмарные времена, когда спиртное продавали только после одиннадцати часов, уже шесть лет как канули в Лету. А выпитая вчера бутылка, как ни крути, а сказывалась — сухостью во рту, тяжестью в голове: короче, общей «заржавленностью». «Остограммиться» не помешает — а?