Жорж Старков - Анархо

— Краска — не то. Всё должно быть по-честному! — не отрываясь от созерцания самого себя, пространно пояснил Бэкхем.

— Ага! По-честному… — фыркнул Шарик. — Вот, на меня сегодня на рынке очень по-честному, как на идиота смотрели, когда искал где кровь купить.

— Ну, тебе же по пути было, — не слишком искренне пытался оправдаться Бэкхем.

— По пути, — признался приятель, поднимаясь во весь немалый рост и разминая могучие плечи. — Только в следующий раз сам ходи.

— Замётано, — легко согласился визави. — Может, всё-таки с нами? — коротко кивнул на листовки.

— Нет, Слав. Я не думаю, что мне это нужно.

— А когда со скинами тёрся, нужно было?

— Тогда была хоть какая-то идея, — чуть печально ухмыльнулся Шарик. — Я бы и сейчас тёрся. Да только извелось всё. Достоинство, честь, чистота… Один у азеров работает, другой по вене дерьмо Афганское пускает, третий по беспределу пошёл, а остальные… Не, — уверенно двинул здоровяк увесистой челюстью. — В нашем городе на дерьмо изошёл весь правый движ. Не осталось идеи. Так, херня одна…

— Так, я тебе предлагаю идею! — коротко, но сильно впечатал Бэкхем твердь костяшек в монохромность агиток. — Разве бороться за то, чтобы не быть дойным скотом — плохая идея?

— Я же говорю, — Шарик мягко потрепал за плечо напористого товарища, — я не уверен, что мне это нужно.

— А тут не в нужности дело! — блеснул Бекхем ясностью горящих холодной целеустремлённостью глаз. — Доктор должен лечить! Пожарный тушить! А еврейский мальчик Мойша — играть на скрипочке! Каждый должен делать то, к чему есть талант. Это долг перед миром, если хочешь. Наше ремесло — насилие. Мы ничего больше не умеем. Неужели ты откажешь себе в удовольствии сделать мир лучше?

— Я пойду, — вместо ответа, протянул Шарик распахнутую лапищу, — скоро Барбер притопает.

— Иди, утешай… — грустно улыбнулся Бэкхем и тонкая, но крепкая ладонь утонула объятии железных пальцев. — Но, ты подумай.

— Каждый раз меня агитируешь… — усмехнулся здоровяк, ныряя в кроссовки и накидывая штормовку.

— А ты каждый раз обещаешь подумать.

— Это я из вежливости!

— Вали уже, вежливый… — чуть подтолкнул Бэкхем широкую спину, прежде чем захлопнуть дверь и остаться один на один с чёрно-белым запалом листовок и, старательно запаянной в пакеты, символичностью алой обличительности.

Минутная стрелка едва успела дважды описать полный круг, как «заготовки» выпрыгнули из рюкзака и, словно продрогшие щенки, спрятались за пазухами просторных курток. Листовки уютно улеглись в заднике карманы и трое молодых людей двинулись к безропотно внимающей толпе, облепившей вымощенное мраморной плиткой крыльцо.

— Расходимся врассыпную, — буркнул Бэкхем, расправляя и натягивая на нос сморщившуюся на шее полумаску. Двое кивнули, последовали примеру и разошлись в разные стороны.

Пестрота беззаботности воздушных шаров корпоративного цвета приковывала взгляды ребятни, невесть откуда согнанной на пахнущее безмерной алчностью мероприятие. Длинноногие девицы дарили окружающим мраморные улыбки и услужливо держали бархатную подушечку с цыганщиной позолоченных ножниц. Лощёные и раскормленные лица «тёмных пиджаков», что по очереди лили в микрофон пафос избитой до полусмерти лживой банальности, излучали лучистое удовлетворение.

— Это, юбилейное сотое отделение нашего банка в этом городе, символизирует тот факт, что степень доверия граждан с каждым днём только растёт! — задорно распинался лысеющий мужчина в тёмно синем дорогом костюме. — Это говорит о том, что мы работаем эффективно и качественно! Работаем с городом, — приветливо протянул он руку в сторону мэра, застывшего довольным садовым гномиком, — работаем с горожанами! — распахнутая ладонь поплыла, словно разливая бесплатную благостность полукругом, чтобы досталось всем и каждому в послушно внемлющей толпе. — Мы верим, что вместе, мы сделаем жизнь удобнее, качественнее и сможем добиться процветания всех и каждого! Мы верим…

Вылить весь заготовленный пафос он не успел. Над головой задорно пронеслось нечто, звонко ударившее в нарядность витрины лавки, по продаже столь желанного многими ярма. Свиная кровь хлёсткими струями брызнула в стороны. Потом ещё раз и ещё. Первый женский визг не успел распороть брюхо повседневной занятой обыденности, как в воздух, сразу с трёх окраин любопытствующей и отчасти насильно согнанной толпы, взвились чёрно-белые птицы листовок.