Владимир Пресняков - Изображая жертву

— Оператор упал за камерой.

— Погиб при исполнении. — Валя сделал грустное лицо.

— Хорошо. — Капитан встал с дивана желаний. — Где студия погоды?

— Вот она. — Щёголь направился в угол комнаты, капитан и все последовали за ним. Проходя, Валя обратил внимание на стол «Новостей».

— Тут у нас рир, — просветил его чёрт.

— Что?

— Видите, ткань натянута, её высвечивают фонарями, и тут наши девушки читают прогноз...

— И раздеваются? — пошутил Валя.

— Да, — серьёзно ответил щёголь.

Капитан осмотрелся. Осмотрелся ещё раз и заключил:

— Хорошо. Люда, включай. Так, Горилкин, на камеру, чётко, всё, как было, и кончай, давай, это, сопли утри. Двоих одним выстрелом положил, мужик, значит, не баба. Втяни слёзы, и поехали! Рассказывай!

— Я не хотел...

— Куда он смотрит! — Люда решила быть стервой, потому что сейчас она снималась на телевидении.

— Ты куда смотришь? — Сева перестал отражать, что его снимают для шоу, и все камеры для него стали камерами Люды, а все люди за камерами — Людами. Он слегка толкнул Горилкина в грудь, и тот закашлялся.

— Так, товарищ сержант, что вы делаете?! Давайте, отстегните подозреваемого. — Капитан решил косить под либерального следователя. Он даже вставил в рот зубочистку, как Сталлоне в его любимом фильме «Кобра», чтобы казаться более крутым. «Чем чёрт не шутит, — думал капитан, — кто его знает, куда это кино дойдёт, смотрел же президент «Девятую роту», значит, он всем таким интересуется». — Куда вы смотрите? — Капитан вежливо обратился к подследственному.

— Туда. — Горилкин указал освободившейся рукой в камеру, снимавшую для канала.

— Сюда смотри, понял? — Люда обвела маленький объектив своей камеры указательным обильно наманикюренным пальцем, а потом навела этот палец на Горилкина и произнесла: «Пух!»

— Так, хватит баловаться, Люда! Так, Горилкин, мы ждём, — всё ещё либерально попросил капитан.

Валя отошёл к столу «Новостей», сел на место ведущего. Он считал, что спокойно мог бы вести «Новости», потому что знал лично тех, кто их вёл сейчас. Просто этих ребят с журфака одели в костюмы, прилизали, толстые тётки замазали их лица пудрой, — но дело это не поменяло, все они — наркоманы. Одного Валя видел в университетском туалете с торчащим в руке шприцем, он сейчас ведёт главную программу недели, делает комментарии, берёт интервью у политиков. В этом не было ничего плохого, просто Валя не понимал, зачем после всего такого устраиваться на канал? Зачем тогда было париться, наркотики принимать, или это как раз следствие наркомании, что люди после неё становятся такими прилизанными, интересуются ставками доллара и евро, приглашают к себе на беседу депутатов, носят галстук и так гладко выбриваются?

— Я сидел дома, — начал Горилкин, — набирал на ноутбуке наброски... к роману...

— Ты писатель... вы, что ли? — Капитан снова отошёл к дивану желания и сел на него. Его рот тут же вытянулся в улыбку. Люда встала ближе к столу «Новостей», чтобы охватить капитана и Горилкина. Получился такой треугольник: Люда — капитан — Горилкин. Это если не учитывать Валю, который был как бы вне. Именно Валя подумал о треугольнике и вспомнил, что великий Пифагор учил во всём искать треугольник. «Найдёшь треугольник, и проблема решена». Кстати, и счёт, если верить Пифагору, начинался с цифры три. То есть никаких один, два — сразу три. Валя окинул студию взглядом. Тут был ещё один треугольник: щёголь и два канальных оператора. То есть выходило, что здесь на самом деле две каких-то стихии, а он сам ни то ни сё. Вале это нравилось — не принадлежать ничему. За такой расклад он очень любил Пифагора. Хотя ещё и Сева сейчас находился вне. Он отстегнулся от своего подопечного и не принадлежал сейчас ничему. Причём настолько сильно, что Валя его даже и не заметил.

— Я колумнист, — наконец ответил капитану Горилкин.

— Как? — Капитан заулыбался ещё шире.

— Коммунист. — Сева выпрыгнул из вне и заржал. — Всех коммунистов мы в девяносто первом...

— Тихо! Лимоновец, что ли? Социал... левый... социал? — Капитан занервничал. Ему не хотелось превращать все в политику, тем более при телекамерах. Люда, наоборот, оживилась. Она читала в Интернете, что французская интеллигенция вся сплошь и рядом, левая, поэтому кадры судилища над юным большевиком могут всколыхнуть Канны. В голове она прикинула, что можно будет грамотно всё нарезать и подать убийство ведущей прогноза погоды с раздеванием как акт протеста против буржуазного фарисейства, захлестнувшего телевидение и все сферы.