Павел Селуков - Халулаец

Полгода пронеслись как в тумане. Горилла, то есть Степан, буквально носил Нату на руках, кормил пирожными, катал в большом черном автомобиле. Ната была счастлива. Однажды они заговорили о совместном проживании. Дело двигалось к свадьбе. На горизонте замаячило знакомство с родителями. Только тут девушка посмотрела на своего парня более-менее трезвыми глазами. Натин папа Андрей Иваныч был отставным милиционером. Мама Клавдия Николаевна преподавала русский и литературу. Они жили в Краснокамске и в жизни дочери особенно не участвовали. Однако их участие в свадьбе предполагалось. Ната ездила к родителям по выходным. Счастье и смятение дочери не ускользнули от мамы. Пришлось колоться. Тут Нату понесло. С ее слов Степан выходил аспирантом филфака, благотворителем и вообще чем-то средним между Львом Толстым и Махатмой Ганди. Естественно, родители настояли на скорейшем знакомстве. Естественно, Ната перепугалась. Степан был грубоват. Да и как спрятать наколки, когда на веках написано Не буди — убью ? Не будет же он все время сидеть в солнцезащитных очках? Зимой.

После мучительных раздумий Ната сочинила план. Привести на знакомство с родителями не настоящего Степана, а мужчину, подходящего под ее описание, то есть интеллигентного парня нормальной внешности, разбирающегося в литературе. При этом он должен был вести себя наимерзейшим образом, чтобы родители ужаснулись, а Ната рассталась с ним прямо в их присутствии. Таким способом моя подруга хотела приуготовить фон, чтобы, когда она приведет настоящего Степана, он — на контрасте — показался родителям милейшим человеком.

Как вы понимаете, исполнить роль Лжестепана выпало мне. Во-первых, в Перми не так уж много людей, застрявших между Львом Толстым и Махатмой Ганди. Во-вторых, будучи потомственным алкоголиком, я часто сижу без работы, а неработающие люди много читают, потому что надо же как-то убивать время. В-третьих, я возглавлял одну религиозную группу в корыстных целях и здорово поднаторел в Библии и трескотне (чего не сделаешь ради денег). В-четвертых, я виртуозно вру. Некоторые сравнивают естественность моего вранья с естественностью дыхания. В-пятых, у Наты было не так уж много друзей, которым она могла бы доверить такую важную миссию. Короче, я согласился. Мне нравится валять дурака, а ради дружбы я вообще готов на многое.

Поход к родителям предваряла репетиция. Точнее — полемика.

— Альберт (это я), нам надо придумать, что именно ты будешь говорить.

— Ничего придумывать не надо. Я все равно не запомню. Мерзость должна идти изнутри, понимаешь?

— Хочешь сказать, в тебе есть мерзость?

— Сколько угодно!

— Например?

— Я грызу ногти, редко моюсь, пью и громко пукаю.

— Это я и так знаю. Что еще?

— Этого мало?

— Мало. Не будешь же ты пукать при моих родителях?

— Да, это перебор. Хотя...

— Без хотя. Надо что-то идеологическое...

— В смысле?

— Ну, мой отец любит Путина, ненавидит наркотики, геев и либералов.

— Геем я точно не смогу быть.

— Зато ты сможешь их любить. И не любить Путина. И любить наркотики. И... Я поняла!

— Что ты поняла?

— Ты должен стать либертарианцем!

— Очнись, Ната. Я и есть либертарианец. Не переживай так. Просто положись на меня.

И она на меня положилась. Я потрясающий человек, на самом деле. На меня кто угодно может положиться, и я не подведу.

В субботу мы с Натой приехали в Краснокамск. Краснокамск как Краснокамск. Зелень и наркотики. Родители Наты жили в десятиэтажке, которых тут не так уж много. Камерный город. Зимой напоминает гараж Курта Кобейна. Я вырядился, конечно. Пиджачок набросил. Джинсы состирнул. Побрился. Пуховик почистил. Надушнялся китайской водой «Армани Спорт». Неправдоподобно было бы, если б я бичом оделся.

У подъезда Ната взяла меня за руку:

— Альберт, я волнуюсь. Я никогда не обманывала родителей.

— Даже когда девственность потеряла, правду рассказала?

Ната покраснела. Жутко мило у нее это получилось.

— Нет. Но это не считается.

— Пифагор бы с тобой поспорил.

— Почему Пифагор?

— Ну, он вроде как отец логики. Твой Степан в курсе, на какие жертвы ты ради него идешь?

— Нет. Он и про тебя не знает. Степа страшно ревнивый.

— Слушай, я подмерзаю. Пошли уже?

— А ты не хочешь еще покурить?

— Я только что покурил. Возьми себя в руки, сопливая девчонка!

Я зачем-то охватил Натины щеки ладонями и заглянул ей в глаза:

— Все нормально будет, принцесса. Я навсегда оттолкну твоих родителей от себя.