Лера Манович - Первый и другие рассказы

— Хочешь меня, сука?

Она вначале не расслышала, переспросила:

— Что?

Ну, я уже землю потерял. Повторил. Даже не повторил. Круче загнул.

И вдруг она встала и весело так сказала:

— Пошел вон!

Я даже сначала не понял.

— Чо? — говорю.

А она все так же, с улыбкой:

— Пошел вон, быдло.

Я что-то лепетать начал, а она:

— Я сейчас охрану вызову...

У меня и другие романы были не длинные. Но этот был самый короткий.

Я выпил еще томатного сока. Глядя на её фотографию, расстегнул ремень. Она смотрела на меня, улыбалась и как будто говорила: пошел вон, быдло. Нет. Она говорила: я хочу тебя, прекрасное быдло!

Виталик забыл закрыть свою чертову страницу. Я сел и открыл его переписку. Этот долбаный мудак писал девушкам тонкие и романтичные письма, слал открытки с котиками и даже стихи! Что-то ударило мне в голову. Я сел, и пальцы сами забегали по клавишам. Я не стеснялся в выражениях. Я, точнее Виталик, имел этих чертовых шлюх без стеснения, во всех позах, они хрипели и захлебывались в сперме. Я ждал, что кто-то ответит. Переспросит: «Что?!». Мне хотелось поговорить. Но никто не отвечал. Девки лыбились с фотографий в обрамлении веселеньких рамочек и сраных цветочков. Казалось, я оскорблял могилы.

Майка прилипла к телу. Я в последний раз щелкнул enter и пошел в ванную, чтоб освежиться.

От горячей воды знобило. Я закрыл глаза и нырнул. Загадочно гудела канализация, слышались стеклянные, далекие шумы. Как будто из других миров. В детстве я любил слушать эти звуки. Панельное чрево дома шевелило кишками, пищало голосами — лилипутскими и басовыми, вздрагивало эхом.

Как-то наш сосед по даче катал меня на моторной лодке. Мне было лет тринадцать. Теплый ветер дул в лицо. Помню, тогда я загадал, что хотел бы лет через пять мчаться вот так же в лодке рядом с любимой женщиной. Лодка проржавела. Женщины были недостаточно любимые. Я вынырнул. Спустил воду. Голова была налита чугуном. Длинные мокрые патлы болтались по плечам. Вода уходила, и спина стала замерзать. Я дотянулся до полки, взял фен и стал сушить волосы.

Закрыв глаза, я мчался по реке. Синие стрекозы проносились мимо, шурша сухими крыльями. Круглые листья кувшинок покачивались в затонах. Рядом со мной была она. Я её не видел, но точно знал, что она рядом. Её маленькая рука с красными ногтями дотронулась до моего члена. Я вздрогнул и уронил фен.

Две первокурсницы топтались у металлического стола.

— Блин, сколько ему лет-то?

— Лет восемнадцать.

— Такой красивый.

— Его током убило.

— Электрик, что ли?

— Не. Фен в ванную уронил.

— Самоубийца? Вот придурок.

— Ты б такому дала?

— Мертвому?

— Дура, что ли? Живому.

— А чо — он красивый.

— Слушай, а я слышала, что когда током мужика убивает, у него несколько часов потом стоит.

— Да лан.

— Серьезно.

Вторая осторожно приподняла простыню в середине. Присвистнула.

— Во дурак!

— Ага.

— Жил бы и радовался.

— Ага...

...

— Хочешь потрогать?

— Ты дура?!!

— А чо такого? Мы же врачи.

— Перчатки надень.

— Да зачем.

Я не мог видеть, но отвечаю — маленькая рука с красными ногтями потрогала мой член!

На самом деле я много стихов знаю. Мне мама читала в детстве, у меня память отличная. Вот этот, например: «Недаром на каменных плитах, где милый ботинок ступал, «хорошая девочка Лида» в отчаяньи он написал». Там можно любое имя подставить. Её, например. И тогда бы она меня не выставила. А рассмеялась бы своим звонким смехом. И мы были бы счастливы, офигенно счастливы. А Хэмингуэй — великий американский писатель, а не негр. Как будто я не знаю. Эрнест зовут... А как её звали? Черт, совсем не могу вспомнить, как её звали. Лучше, чтоб из двух слогов. Потому что Лида из двух слогов. А Виталик тупой мудак.

Мужчина в кожаном пиджаке долго ходил по квартире, подозрительно заглядывая во все углы. Казалось, искал кого-то. Наконец, ощупав газовые трубы на кухне, мужчина уставился в окно, сохраняя все то же непроницаемое выражение лица.

— Вид отличный, — сказала Женя, чиркнув зажигалкой. — Весь горизонт. В праздник сразу пять разных салютов смотреть можно.

— Я равнодушен к салютам, — мужчина качнулся на каблуках, недовольно втянул носом воздух.

— А лес? — Женя посмотрела на пестрые макушки осенних деревьев, которые, как море, волновались на ветру. Макс говорил: «море леса».

— Какой же это лес? Это скорее парк.. Хотя деревья — это хорошо, — мужчина еще раз недовольно вдохнул дым от Жениной сигареты. — Тем более, что район у вас экологически неблагоприятный.