Далее было вот что. Женщина поднесла Маню к окну и подняла навстречу разливающимся красным лучам — солнце вставало. Потом вышла на середину комнаты и легонько постучала Миниными ножками по бревну, на котором держатся потолочные доски. Затем поднесла ребёнка к двери и произнесла, кажется, такие слова:
Зоря, зоряница, красная девица,
Перво зоря Марья, а вторая — Дарья,
Третья Софея, всех мудренее,
Дай нашей Манечке сон-угомон, доброе здоровье.
Пусть ваш мальчик плачет, а наша девочка спит.
Аминь.
Она плюнула три раза через левое плечо, отнесла Маню на кровать, закутала в какой-то платок и застыла, вглядываясь в её лицо. Потом подошла к двери, сняла крючок и вышла вон из комнаты. Ребёнок спал. В тазу мокла одежда. Я кинулась к окну, чтобы проследить, куда теперь пойдёт моя странная гостья, но никого не увидела. А в сенях обнаружила, что двери, ведущие на улицу и в кладовые, заперты изнутри.
Раз женщина не вышла из дома, значит, она могла находиться только в одном месте — на чердаке. Я вернулась в комнату, взяла триста рублей и с этими деньгами полезла по лестнице на чердак. «Зачем?» — спросите вы. А вот зачем: я решила, что там ютится какая-то местная сумасшедшая, о существовании которой мне никто не удосужился сообщить, что она, скорее всего, не буйная, не опасная, очень бедная и нуждается в помощи. Я собиралась дать ей денег, предложить тёплую одежду, наконец, сходить к её родственникам и поругать их за то, что они плохо о ней заботятся... Но на чердаке меня встретили лишь Колины предки, тихо стоящие в своих пыльных рамах, знакомая пара женских ботинок, вновь перебежавших со скамейки на чердак, и рыжая кошка, которая с урчанием вылизывала лапу.
Посмотрев внимательно на старые фотографии, я обнаружила, что женщина была странным образом похожа на одну из Колиных родственниц — то же лицо, такие же заплетённые в косу светлые волосы и одежда годов пятидесятых. Можно было предположить, что моя гостья действительно является Колиной родственницей, скажем, двоюродной сестрой, и этим объясняется её сходство с портретом, на котором могла бы быть её бабка. Но как же объяснить её исчезновение из запертого дома? И появление в моей комнате? Осмотрев наружный вход в подпол, я пришла к выводу, что им не пользовались много лет: дверца вросла в землю, и на ней висел ржавый замок.
Судя по Маниным рисункам, незнакомка приходила уже не раз, только я её почему-то не замечала. Может быть, в этом большом старом доме есть неведомый мне потайной лаз, через который женщина к нам пробирается? Дырка в крыше? Вынимающееся бревно в стене? Я старалась найти рациональное объяснение тому, что произошло, но это было непросто. Отец Иоанн на звонки не отвечал. Я позвонила Коле, рассказала о случившемся. Он заверил, что никаких сумасшедших родственников, слава Богу, не имеет, а что касается фотографий на чердаке, то это, должно быть, прадедушка и прабабушка, построившие дом на холме, а две девушки — это их дочки: бабка Марья Ильинична со своей померевшей в молодости сестрицей Анной.
Развесив на улице мокрую Манину одежду, а заодно и пыльный дырявый платок, в который гостья перед уходом закутала ребёнка, я пошла к Олимпиаде Алексеевне. В её комнате пахло мочой и лекарствами. Старуха плохо себя чувствовала — она охала, лёжа в постели под старым кружевным покрывалом. За ней ухаживала соседка, такая же старая и одинокая, с трудом передвигающая ноги. Я попробовала было подступиться к ним с расспросами, но тут же пожалела: услышав о появившейся в моём доме странной босоногой женщине, бобылёвская староста упёрлась глазами в стену и погрузилась в молчание, а её товарка, вытаращив глаза, принялась громко ругаться. Она голосила: «Да когда же её Бог-то приберёт?! Да когда ж она в могилу-то уйдёт?!» Маня испугалась крика и потянула меня на улицу. Так я выяснила, что гостью мою здесь знали, боялись и не любили. Но кто она — оставалось загадкой.
Мы направились к Борису. Он работал у своего дома — чинил забор. Беседа с этим человеком приняла неожиданный оборот. Я рассказала ему о мистическом появлении незнакомки, которая носила Маню по комнате, плевала через плечо и затем исчезла неведомо куда, о том, что староста со своей подругой знают её и не любят и что мне страшно идти домой. Полковник внимательно меня выслушал. Он ответил, что по деревням странного народа ходит много — и бомжи, и те, кто в розыске, и освобождённые от заключения, и сумасшедшие. Старух, по его мнению, слушать не стоит — они народ тёмный, верят во всякую чертовщину, — а при появлении подозрительных незнакомцев надо сразу же ему, Борису, звонить. Затем он мне предложил переехать в его дом в качестве законной супруги, коротать с ним свой век и ничего не бояться.
Читать дальше