Юрий Пупынин - Забытое убийство

Дальнейшее развитие событий показало, что я, возможно, допустил неточность в диагнозе. В главном я был прав, но я не учел того, что это могло быть не убийство, а самоубийство! В свое оправдание скажу, что было бы невероятно предполагать это с первого дня нашего знакомства: вполне живой, хотя и очень больной Винсент Григорьевич был передо мной, страдал, боролся. Но есть разные виды самоубийства... Один из них состоит в варварском отказе от какой-то части личности, сочтенной самим человеком по каким-то причинам ненужной. А между тем с ней-то, может быть, был связан главный смысл его существования!

Нечто подобное, очевидно, и произошло когда-то с Винсентом Григорьевичем. Мне кажется, когда-то он совершил насилие над собой, отломав и выбросив значительную часть самого себя — то ли с целью жестоко наказать себя за что-то, то ли не видя возможности реализовать эту свою сторону в жизни. Но хуже всего то, что в момент, когда он это обнаружил, то есть вспомнил тот миг и те обстоятельства, когда им был осуществлен психологический суицид, реакция его оказалась совершенно неправильной! Он получил мощнейший шок, но вместо того чтобы пережить его и вернуться к себе самому в настоящее, почему-то психологически закаменел. Возможно, он перепутал воображение с действительностью. Он словно бы навсегда остался в том временном отрезке, в котором и случилось искалечившее его несчастье! Словно бы что-то встало на его пути, не дав вернуться в сегодняшний день!

Винсент Григорьевич погружен в состояние, которое представляет собой нечто среднее между комой и летаргическим сном. Вместо страдания и очищения — своего рода катарсиса, на который я надеялся, — наступила полная беспомощность, неспособность узнавать людей и самостоятельно передвигаться. Тут еще случился какой-то подлый, загадочный выстрел в окно. Кто решился стрелять в человека, не сделавшего никому зла? Мой приятель Косовский, известный в Петербурге хирург, утверждает, что пуля, вошедшая в спину и им удаленная, перебила некий существенный нерв, починить который он не берется. Но я не теряю надежды! Были случаи, когда другие нервы начинали действовать взамен перебитых. Теперь Винсент Григорьевич лежит в отдельной палате одной из городских больниц под моим наблюдением, и я, несмотря на длительное отсутствие какого-либо прогресса, продолжаю верить в благополучный исход.

Возможно, мне следовало бы избрать иную стратегию лечения. Есть трагическая ирония в том, что, пытаясь избавить Винсента Григорьевича от бессонницы, я вверг его в пучину бесконечного сна! Должен сказать, что последние годы неудачи преследуют меня. Из почти тысячи излеченных больных около трех десятков случаев закончились драматически. И все это падает на последние несколько лет. Вообще-то наш брат лекарь должен спокойно и даже с профессиональным интересом относиться к такого рода неудачам. Нужно исследовать их, извлекать уроки, создавать нечто вроде Кунсткамеры. Но признаюсь: после этой нелепой и страшной истории с пациентом, который стал мне симпатичен, я близок к тому, чтобы вообще оставить психотерапию. Меня останавливает лишь то, что порою мне кажется: наш мир все глубже погружается в пучину безумия. Даже мои слабые попытки противостоять этому могут считаться небесполезными.

Из отрывочных упоминаний о Вас я понял, что Вы сыграли в жизни Винсента Григорьевича важную роль. Изредка в своем смутном забытьи Винсент Григорьевич произносит одно-единственное слово, и это слово — Ваше имя. Поэтому я хочу обратиться к Вам с просьбой: Анна Михайловна, не были бы Вы так любезны и добры ненадолго приехать в Санкт-Петербург? Медицине известны случаи, когда состояния, подобные тому, что испытывает Винсент Григорьевич, были обратимыми. Это бывало нечасто, но мы не имеем право упустить ни малейшего шанса! Я допускаю, что ощущение Вашего присутствия может благотворно повлиять на его самочувствие. Вероятность выздоровления существует!

Пожалуйста, поищите такую возможность. Буду ждать Вашего ответа. Желаю Вам всего наилучшего!

Ваш Михаил Валерьянович

Майнц, 20 января 199... г.

Уважаемый Михаил Валерьянович!

Действительно, найти меня теперь непросто, поскольку я старательно порвала все ниточки, связывавшие меня с моей страной. В ней произошло со мной несколько несчастий, и я не хотела, чтобы хоть что-то о них мне напоминало. После того как добрый Винсент Григорьевич, с которым я была дружна, женился и замкнулся в себе, я потеряла мужа. А потом моя сводная сестра попала под машину. В один дождливый петербургский день я почувствовала: что-то навсегда замерло во мне. Это что-то перестало ясно и тепло воспринимать картины и рождать во мне отклик. И оно больше не хочет оживать. Я поняла, что если собираюсь жить дальше, то жизнь свою мне придется решительно менять. Книга, о которой Вы упоминаете, была написана довольно давно, она просто вышла поздно. Поэтому может создаться впечатление, что я сейчас живу этими проблемами.