Пётр Алешковский - Секретики

Сколько помню, в начале любой экспедиции мы всегда ожидали нападения местных, но каждый раз умудрялись подружиться с ними, до драки дело не доходило. Перед отъездом все ритуально обменивались клятвами в дружбе, сувенирами и обещаниями писать письма. Писем, понятно, никто не писал, но память в виде складного ножичка, обменянного на шариковую ручку с танцующими в глицерине балеринами, на какое-то время оставалась. Местных тянуло к нам, им казалось, что мы – другие. Очень скоро, усвоив, что мы не зазнаемся и готовы дружить, они становились верными корешами, водили нас на рыбалку, предлагали совершить налет на женское общежитие, кормили салом и солеными огурцами в обмен на стыренную тушенку, а порой и включались в работу. Хитрющий Борис Андреевич, у которого вечно не хватало рабочих рук, торжественно принимал их в археологи, ритуально посыпая новообращенным голову землей из раскопа, и платил зарплату, что было весомым подспорьем в небогатой деревенской жизни. Некоторые экспедиции вообще предпочитали нанимать рабочих из местных, но Бандрис Бандреевич, как мы звали его за глаза, всегда привозил надежную группу, а недостающих землекопов набирал из деревенских ребят, с детства приученных к нелегкому труду.

На следующий год были раскопки на Володарах, недалеко от города Дзержинский. Дзержинские химические заводы работали на оборонку. Про эти секретные предприятия рассказывали много страшных историй, вроде того, что из труб время от времени вырывается облако серной кислоты, смешивается с дождевыми тучами и поливает поля, отчего у людей по ночам слезает кожа, как от солнечного ожога, а огурцы, как известно, состоящие на девяносто процентов из воды, вырастают ядовитыми, разъедают слизистую желудка и вызывают рак. На эти местные сказки мы плевать хотели, копали в Володарах в одних плавках, сбегали в перерывах купаться в стоячей воде волжских стариц, а по вечерам, собравшись на завалинке у старой избы на нашем хуторе, рассказывали друг другу страшилки, коих каждый знал немерено. Черные Перчатки, Отрубленная Рука, Тетка-Паучиха, Кровавая Мясорубка, Мглистый Туман, съедающий тело до костей, Безглазый Мальчик, высасывающий по ночам глаза, Милиционер-Людоед, прячущий под кителем огромный тесак…

Один раз в воскресенье мы всей ордой поехали в Горький на экскурсию, от которой осталась в памяти стрелка – место слияния Оки и Волги и далекие речные буксиры, похожие на макеты из кружка судомоделирования. От экскурсовода мы узнали, что водосброс Оки мощнее Волги, а значит, за Горьким течет уже Ока, а не Волга. Но верить в это почему-то не хотелось, хотя сама стрелка всех поразила, такого огромного количества воды никто из нас еще не видал.

Мы шли к кремлю, медленно поднимаясь по улице Маяковского. С одной стороны располагались корпуса вендиспансера и приемное отделение, а с другой дореволюционное строение стационара. Длинноволосые, по тогдашней моде, в видавших виды техасах с офицерскими ремнями, в самодельных майках-“варенках”, с круглыми значками-пацификами на груди, мы являли собой необычное для Горького зрелище. Разновозрастные пациентки кожно-венерологического стационара разглядывали из окон третьего этажа нашу компанию молча, пока одна, молодая и прожженная, не распахнула окно и не выдала на всю тихую улицу: “Девочки, смотрите, какие мальчики! Я бы всем дала!” От смущения и испуга мы отвели глаза, хотя смотреть, конечно, хотелось только туда, на третий этаж. “Эй, курчавенький, – молодая не унималась, обращаясь к нашему красавцу Кириллу. – Лезь давай ко мне, сладенький, повозимся на перинке!” Мы с трудом сдерживались, чтобы не сорваться в бег. Так и прошли, словно сквозь строй, а девка всё выкрикивала вдогон непристойности, издеваясь над нашей юной беспомощностью.

Улица Маяковского осталась в памяти как стыд и ужас, ведь страшнее болезни, чем сифилис, тогда для нас не существовало. Сифилис в котлетах из человечины – была у нас и такая страшилка. Наиболее осведомленные, правда, говорили, что сифилис передается только при прямом контакте, например при поцелуе, а в прожаренном мясе, которым кормила детей злая повариха, мстящая за опоганенную дочь, огонь убил бы все бактерии.

По нашим представлениям, сифилис был неизлечим, и, будучи девственно чистыми, все страшно боялись его подцепить. Кто-то из старших поведал историю о том, что Ленин подхватил сифилис в эмиграции, и у него развилась сухотка головного мозга, от которой он умер. Словосочетание “сухотка головного мозга” пугало меня невероятно. Фантазия рисовала картинки почище страшных рисунков в медицинской энциклопедии, иллюстрировавших статью “венерические заболевания”, которую к тому времени я изучил, сперев тайком первый том (А – К) из книжного шкафа в прихожей. Много позже я узнал, что нейросифилис, или сухотка спинного мозга, бывает, а вот сухотка головного мозга – диагноз выдуманный.