Пётр Алешковский - Секретики

Почему-то в Горьком мы были убеждены, что все, содержавшиеся в заведении, сифилитички. Обсуждая потом целый день происшествие на Маяковского, мы пытались унять проснувшуюся похоть и забыть насмешливый голос девки в окне.

Женское общество в той экспедиции у нас уже было. Деревенские парни привели на хутор местных девчонок. Мы встречали их у ограды дома-штаба, выстроившись в шеренгу. Девчонки приходили стайкой. Каждая держала в руках ветку – ею полагалось обмахиваться, отгоняя комаров, которых по вечерам налетали целые тучи. Мы уходили на старый берег реки, садились парами в обнимку и не столько разговаривали, сколько обнимались и время от времени неумело целовались. Комары гудели над головой, ветки сновали взад-вперед, хлеща по плечам и спине, а рука ухажера ползла к груди подруги, но в последний момент всё та же ветка меняла траекторию и била по руке: “Нельзя! Только снаружи”. Рука как ошпаренная отскакивала на безопасное расстояние, чтобы тут же начать новое наступление. Поцелуи в губы дозволялись, но поцелуи с языком, почему-то называвшиеся цыганскими, считались неприличными. Впрочем, когда никто не подглядывал, можно было поцеловаться и с языком, что у меня вызывало изумление и даже брезгливость. Так, нещадно поедаемые злыми комарами, мы выдерживали час, от силы полтора.

– Пора, подружки! – давала команду старшая. Девчонки вскакивали, моментально забыв о кавалерах, и начинали отряхиваться и прихорашиваться, не забывая исступленно обмахиваться увядшими и изрядно пооблетевшими ветками. На этом время ухаживаний заканчивалось. Наши гостьи почему-то провожали нас до хутора, стоявшего чуть в стороне от деревни, на прощанье мы целовались в щечку, а потом, встав в привычную шеренгу у забора, глядели им вслед до тех пор, пока их голоса не растворялись в надвигавшейся ночи.

Два аспиранта, помощники начальника экспедиции, державшиеся особняком и не участвовавшие, разумеется, в наших вечерних гуляниях, проводили вечера за преферансом и распитием спиртных напитков со студентами-чертежниками. Однажды в Дзержинском они наткнулись на книжную базу, где лежали груды не раскупленной в местных магазинах литературы. В те времена хорошие книги достать было трудно. В поездках мы первым делом прочесывали местные книжные и почти всегда выходили оттуда с набитыми сумками, книги стоили тогда очень дешево. В Москве книжный “дефицит” продавцы припрятывали и перепродавали спекулянтам. Существовали специальные толкучки, где книгами обменивались. Самой известной была толкучка у памятника первопечатнику Ивану Фёдорову, там можно было найти что угодно. А еще книги доставали по блату или покупали через знакомых в специальных распределителях для партийной номенклатуры или получали в обмен на сданную макулатуру. В провинции этот “дефицит” не раскупался и оседал на базах и в магазинах, уцененный и никому не нужный. В общем, наши аспиранты набрели на клад. Они срочно отбили телеграммы домой, получили денежные переводы, скупили всё на корню, загрузили в экспедиционный грузовик и отвезли в Москву, обеспечив себя роскошными библиотеками, на собирание которых у большинства уходили годы. Надо было видеть их счастливые лица!

Я их хорошо понимал и завидовал, оставалось только мечтать, как бы я порадовал папу, привезя из Володар полгрузовика книг. Никогда не забуду, как незадолго до того мы с родителями поехали в забытый богом Гороховец, маленький городок во Владимирской области, основанный еще Дмитрием Долгоруким. В городском книжном папа откопал все дополнительные тома собрания сочинений Томаса Манна, купив их по пятнадцать копеек, а еще за тридцать копеек – потерянный седьмой том коричневого собрания сочинений Чехова. Он шел из книжного и напевал какую-то арию, мама радовалась вместе с ним, и я, конечно, тоже. Поначалу в поезде папа хмурился, курил в тамбуре одну папиросу за другой, казалось, ничто не может вывести его из надвигавшегося сумрака, но письма Томаса Манна и томик Чехова подействовали лучше любого лекарства. Мы облазили весь Гороховец, побродили по огромным валам, папа рассказывал о набегах монголо-татарского войска на нижегородские и владимирские земли, о шурине Грозного князе Черкасском, владевшем какое-то время этим княжеством, о местной архитектуре XVII века. Подведя нас к Троицкой церкви, он прочел целую лекцию, но в памяти осталась лишь сама высокая двухэтажная церковь с пятью барабанами и окна, украшенные килевидными наличниками. На обратном пути папа читал “Признания авантюриста Феликса Круля” – последний, незавершенный роман Манна, изданный в дополнительном томе собрания сочинений, и было видно, что он счастлив.