Пётр Алешковский - Секретики

– Проняло птичку! – весело замечает Толик.

– Кара! Кара! – Карамба щелкает пальцами и выставляет указательный, отведя руку в сторону.

Ворона разворачивается в воздухе, выполнив кульбит, которому позавидовал бы сам Чкалов, и несется к хозяину, при этом она орет не переставая. Широко раскинув крылья, Кара планирует на цель и… промахивается, проносится где-то в полуметре от привычного аэродрома. Раз! Взмывает свечой в небо, переворачивается, повторяет попытку и опять пролетает в полуметре от пальца. С третьей попытки ей наконец удается сесть на привычное место. Карамба чешет своей любимице шейку, проводит пальцем по клюву. Кара немного успокаивается и перебирается к нему на плечо, но долго не может там пристроиться, переступает с лапки на лапку, трясет головой, вытягивает шею и смешно поводит клювом, но делает всё безмолвно – вороньи слова, похоже, застыли у нее в глотке.

– Ща блеванет, – говорит кто-то с восторгом.

– Ни за что! – заявляет Карамба. Он ускоряет ход, вырывается вперед, идет, кося глазом на свою красавицу-альбиноску, и что-то ей ласково нашептывает.

На речушке, которая течет за деревней, есть бочажок. В жаркий день там полно народу, люди лежат, облепив и высокий противоположный берег, и наш травянистый пятачок, чуть нависающий над самым глубоким местом. С него мы и ныряем: кто ласточкой, кто бомбочкой. Сегодня народу немного, небо хмурое и день будний, так что это самое наше время купаться. Когда мы раздеваемся, Кара вдруг срывается с плеча и, взмыв в небо, начинает носиться кругами над водой. Она опять заводит свою истошную песню, теперь, правда, с какими-то жалостными нотками, словно причитает по счастливо прожитым денькам.

– А вдруг занырнет? – подначивает Карамбу Толик.

Тот бросает на него убийственный взгляд, показывая, что к шуткам он сейчас совсем не расположен. И тут происходит непредвиденное: либо с Карой случается обморок, либо она решает свести счеты с жизнью. Сложив крылья прямо над серединой бочажка и став на мгновение похожей на египетскую мумию сокола, она плюхается в воду.

– Уй-уй-уй! – вопит Карамба, скидывает плащ и как есть, в одежде и в часах, сигает с выступа за вороной. Вынырнув и откинув с глаз челку, он в два маха доплывает до Кары. Ворона лежит на поверхности, раскинув крылья, и слабо поводит ими. Весь берег рукоплещет спасителю. Народ, сбежавшийся смотреть на мокрую ворону, громко комментирует происходящее. Карамба выбирается из воды, ставит несчастную утопленницу на лапы и начинает быстро-быстро выжимать одежду. Мы помогаем ему как можем.

Сперва Кара просто стоит, видимо, переживая чудесное спасение, и дрожит мелкой дрожью. Затем делает неверный шаг правой, и ее тут же заносит в противоположную сторону. Она успевает расправить левое крыло, иначе просто завалилась бы набок. Потом следует еще шаг, теперь левой. Всё повторяется в зеркальной проекции. При этом она издает странные звуки – растягивает вороньи слова, будто матерится. Больше всего она похожа на пьяного мужика, очнувшегося на ступеньках, где он ненароком заснул. Шаги даются бедной птице тяжело, отчего глаза ее подергиваются серой пленкой, заменяющей птицам веки. Кара явно не в себе, теперь она издает необычные тихие звуки, что-то бормочет, перебирает лапками, проходит метра три и, лишившись последних сил, заваливается на спину. При этом на ее физиономии абсолютная эйфория, словно она оказалась в птичьем раю. Под неумолчный хохот окружающих изволновавшийся Карамба, трясясь от холода, поднимает ее и устремляется вперед, далеко выбрасывая длинные ноги. Обеими руками он бережно прижимает к влажной рубашке ничего не соображающую Кару.

Мы не решаемся бежать вдогонку – нашего друга сейчас лучше оставить в покое. Раз пришли к речке, надо искупаться. Вода в бочажке всегда холодная, со дна тут бьют ключи. В тот день она просто обжигает. Отжав в кустах трусы, мы натягиваем одежду и отправляемся по домам обедать.

На следующий день Кара, как всегда, величественна и делает вид, что вчерашнее произошло не с ней, а с какой-то приблудной товаркой, которые летают по кустам, разыскивая всякую гниль и падаль. С ними наша ворона никогда не водилась. Вот и теперь, сидя на плече хозяина, она настойчиво тянется клювом к губам Карамбы, испрашивая поцелуй, который дарует ей окончательное прощение. Кровососы-пухоеды, к слову, не отпали. Видимо, алкоголя было маловато или ветеринар что-то напутал с дозировкой. Мы в шутку предложили Карамбе повторить эксперимент, но он так свирепо зыркнул на нас, что было решено немедленно сменить тему. Толик достал колоду карт, и мы стали играть в дурака, в двадцать одно, а потом в секу.