Пётр Алешковский - Секретики

– А кто сказал, что у меня есть? – На лице его появилась глупая улыбка. – Всегда уходи в несознанку. Ничего не знаю, и баста! И хрен докажут! Всё, пошел я спать, а ты как хочешь.

Он тяжело поднялся и, пошатываясь, побрел к дому. Запомнил я этот разговор из-за вожделенного пистолета, который у него, конечно же, был и который он так мне и не показал.

Дядя Лёша подхалтуривал, как тогда называли работу на себя: закладывал в длинную двухметровую форму из досок проволоку-арматуру, мешал лопатой цемент в корыте, заливал его в форму, а когда бетон чуть схватывался, вставлял в него железные скобы для жердей. Со своей нормой – три столба в день – он легко справлялся. Столбы шли нарасхват, дело его процветало.

Тетя Вера занималась хозяйством: она держала корову, кур и двух поросят. Яйца, творог и молоко мы, как и половина улицы, покупали у нее. Над коровьим стойлом в большом сарае был огромный сеновал, где мне разрешалось спать. Там были сделаны специальные лежки с ватными матрасами, подушками и одеялами. Мама постелила мне простыни и выдала наволочку. Ночевать на сеновале мне нравилось еще и потому, что оттуда было легко убежать и отправиться прямиком к уличному заводиле Карамбе. Когда в доме всё стихало, мы с Серёжкой, сыном хозяина, надевали резиновые сапоги и спускались на улицу. Сапоги были нужны, чтобы не намочить штанины, по мокрым штанинам взрослые могли догадаться, что мы гуляем по ночам. Этот нехитрый способ обмануть бдительность моих родных придумал Серёжка, он же и раздобыл мне огромные сапоги. Я надевал две пары носков, бегать в них было трудно, а при ходьбе они издавали хлюпающие звуки, что вызывало насмешки у старших приятелей, наградивших меня кличкой “Шлёп”. Кличка не прижилась, скоро все привыкли к безразмерным сапогам, и меня снова стали звать просто по имени.

Карамба жил у леса в маленьком летнем домике с пожилой матерью, которую мы видели редко: она почти не выходила из дома или ночевала в Москве. Полагалось свистнуть трижды у калитки и, услышав залихватский свист в ответ, ждать, когда в окошке загорится свет. Вскоре появлялся наш друг и вожак – в черном брезентовом плаще, шляпе с загнутыми полями и с гитарой за спиной. На запястье в петле он носил огромную сосновую булаву с деревянными шипами. Булава предназначалась деревенской шпане, с которой мы почему-то так никогда и не встретились. Карамба был худой и жилистый, с длинными, по тогдашней моде, волосами, на шее сновал выпирающий кадык. Свою кличку он получил от ручной вороны Кары. Кара была ворона-альбинос, которую он подобрал птенцом, выходил, и с тех пор они были неразлучны.

Сперва мы шли по улице втроем, но постепенно к нам присоединялись словно соткавшиеся из темени кореша-дачники, которым удалось слинять из дома. Мы направлялись в лесок, на наше место под огромной сосной. Там разводили костер, садились вокруг него и доставали стащенное из дома – колбасу, сыр, сосиски, шпроты, хлеб и обязательную картошку, которую пекли в золе. Старшие, Карамба и Толик из Киева, доставали портвейн “777”, “Агдам”, “Солнцедар” или “Бiле мiцне” (в просторечии “Биомицин”) – отвратительное крепленое вино украинского производства. Но коронным напитком у костра был “Солнцедар” в тяжелых зеленых бутылках из-под шампанского с красной пластмассовой пробкой, заменявшей благородный сургуч. Этот удивительный напиток стоил всего рубль две копейки. Существовали напитки подешевле, но в пересчете на ГГР – грамм-градус-рыло (в “Солнцедаре” было двадцать градусов) – и по убойной силе он не имел себе равных. “Фаустпатрон”, “красный-опасный”, “чем негров травить и заборы красить” называли его в народе. Негров в те времена мы и в глаза не видели, но знали, что в Америке ку-клукс-клан их линчует, и, прочитав “Хижину дяди Тома” и “Приключения Гекльберри Финна”, очень им сочувствовали. Думаю, большинство моих одногодков испытали первое серьезное алкогольное отравление, попробовав именно это ужасающее пойло. Говорили, что его делают из винного продукта, который за копейки покупают в Алжире. Алжирское сухое (девяносто две копейки за пол-литра) закупоривалось свинцовой фольгой и имело надписи на этикетке по-французски и по-арабски. Его продавали везде, но “сушняк”, или “кислятину” (от одного глотка сразу сводило скулы) мы презирали за низкое содержание алкоголя и не хотели тратить на него трудно достававшиеся копейки. “Солнцедар” якобы тоже везли из Алжира – в нефтяных цистернах, чтобы не гонять их порожняком. Цистерны предварительно продували паром, но в плохо отмытых емкостях оставались ядовитые нефтяные смолы, что, видимо, и вызывало повальные отравления этим напитком. В народе ходила частушка: