Натан Энгландер - Ради усмирения страстей [Литрес]

– Никак, – говорит Человек без имени.

– Ну да. Вот почему мне нужен твой брат. Он возвращает ее ко мне. Поворачивает все в мою пользу разговорами про еврейскую семью да про то, что больных надо жалеть и что у каждого свой удел и детям нужен отец. Уговаривает ее вернуться ко мне.

– А он знает, что я с тобой?

– Нет, – говорит Марти. – Но в среду узнает. Робин хочет встретиться со мной у него дома. Мы устроим двойную встречу. Мы с тобой приедем принаряженные, спокойные. Они увидят нас и все поймут. Волнений не оберешься – это уж точно. Кое-кто и прослезится. Может, все. Но они увидят нас, красивых и здоровых – и твой брат, он же мастак прощать, будет первым. Как обычно, подаст пример. А потом обе семьи воссоединятся. Проще некуда.

Пришлось сжульничать – позвонить менеджеру, поворчать, он, мол, недовольный клиент, и Марти восстановили счет в «Брукс бразерс» [36] «Брукс бразерс» – одна из старейших в США фирм мужской одежды. . Он и Человек без имени отправились на встречу в доме раввина Баума в элегантных, классических костюмах в тонкую полоску – образцы сдержанного стиля.

Человек без имени теребит бардачок в машине. Безуспешно пытается сунуть руки в зашитые карманы пиджака.

– Лучше я подожду тут, – говорит он.

Марти сворачивает с главной улицы к кварталу Баума. Останавливает машину.

– Нет, сэр. Мы пойдем туда вместе. Ослепим их. Убьем их наповал нашей импозантностью и добрыми намерениями.

– Надо их предупредить, – говорит Человек без имени. – Скажи ему, что я здесь.

– А ты что, будешь сидеть в машине и ждать, как дурак?

– Да, – отвечает Человек без имени, – как дурак.

– Нет уж. Явимся вместе. Двое падших, но возродившихся.

Робин с ребецн [37] Ребецн – жена раввина. беседуют на парадном крыльце, а Марти и Человек без имени шествуют по садовой дорожке, мощенной серыми плитками.

– Мойш, – зовет ребецн, обращаясь к кому-то в доме, притом что наружная дверь закрыта. – Мойш, выйди! – кричит она.

Таким тоном она обычно сообщает, что кто-то из детей упал и сильно ушибся. Робин оборачивается, и с ее лица исчезает улыбка. Раввин Баум, пыхтя, выскакивает на крыльцо. Он не прикасается к жене на людях, и с годами язык жестов заменили взгляды. Он смотрит на нее, она на него. Обходятся без слов. И тут его взгляд останавливается на мужчине позади Марти.

Воссоединение семей. Раввин сбегает по ступенькам. Он невысокий, щуплый, только лицо большое, с глазами как пуговицы. Типичное баумское лицо. Он идет навстречу, и – как в обратной перспективе, думает Марти – вместо того, чтобы увеличиваться с каждым шагом, словно уменьшается.

– Кошмар, – говорит раввин. – Год за годом я в ужасе ждал – опасался, что вы встретитесь. Каждый раз, когда ты пускался в бега, я ждал – и ничего. Думал, может, пронесет.

– Это ваш брат, ребе. Выглядит на все сто.

Ребецн обеими руками зажимает рот. Но явно там за пальцами что-то говорит.

Робин выходит вперед, кричит:

– Это еще кто?! Выкладывай, что опять натворил!

Раввин и Человек без имени стоят и смотрят друг на друга. Теперь видно, до чего они похожи.

– Это брат раввина, Робин. Он был со мной в отделении. Случайное совпадение. Мы подружились. Он спит в постели Сэмми. Сегодня день двойного воссоединения семей. Я вернул брата раввина из мертвых.

Раввин берет брата за плечи. Но не обнимает, а разворачивает.

– Проваливай, – говорит он, – на свою помойку. Вместе с модной одежкой.

– Не будет воссоединения, – заявляет Робин. – Хватит растрачивать жизнь понапрасну.

– Убирайся! – кричит раввин и топает ногой, как будто хочет прогнать кошку.

Человек без имени все еще стоит лицом к улице, щеки, шея и уши у него наливаются багрянцем.

– Не принимай близко к сердцу, – утешает его Марти и кладет руку ему на плечо. – Мы не хотим никого беспокоить, – это он уже всем присутствующим поясняет. – Нам лучше, мы можем себя контролировать. Мы совершили немало ошибок и сожалеем о них.

– Нет, это уже слишком, – обращаясь к Марти, говорит раввин. – Всему есть предел – и он предписан и установлен. А вы вышли за пределы, вы оба. И никакого снисхождения вам не будет. Нигде не сказано, что я обязан прощать.

У ребецн сквозь ладони вырывается то ли крик, то ли плач, то ли мольба ко Всевышнему – все три разом. А за ее спиной, в окнах, одно за другим, показываются детские лица. Один малыш толкает дверь, рвется наружу. Ребецн делает шаг вперед – одна нога в доме, другая на улице, – смотрит через дверное стекло.