Натан Энгландер - Ради усмирения страстей [Литрес]

Марти понимал, почему его обошли, но считал, что это несправедливо, община хочет себя выставить уж очень праведной. Его зашикивали, если он пел громче, чем хазан [29] Хазан – синагогальный кантор. , затыкали ему рот, когда он, в традиции талмудистов, пытался вовлечь раввина в диалог во время проповеди. Может, другой так не поступил бы, это Марти понятно. Но преступления тут нет. А вот они, напротив, выказали к нему неуважение, что по еврейским законам непростительно – хуже, чем убийство, за которое человек лишается места на небесах. Марти вычитал это из книжек, что раздают хабадские миссионеры, ошивающиеся возле Пенн-стейшн [30] Пенн-стейшн – так в обиходе называют Пенсильванский вокзал в Нью-Йорке. .

Так что он твердо решил: в субботу он получит свою алию, взойдет на биму [31] Бима – возвышение в синагоге, с которого читают Тору. , даже если габай и выкликнет Ирва Векслера. Он чувствовал: обычай на его стороне. Ибо для чего тогда дается право по рождению, если не для того, чтобы оно тебе принадлежало по праву? Марти подскочил к биме раньше Ирва, схватил свиток Торы. И попросил габая, Дэйва Фалька, отменить Ирва Векслера и выкликнуть его ивритское имя [32] Когда человека удостаивают алии, его вызывают по еврейскому имени и еврейскому имени отца. .

Дэйв Фальк закатил глаза и тихо, скривив рот, сказал Марти:

– Марти, ты не в банке. Здесь нельзя лезть без очереди.

– Вызови меня, – настаивал Марти, еще крепче сжимая свиток, будто ждал, что Фальк вот-вот сдастся – будто каждый поворот свитка причинял тому боль.

Лия была наверху, на женской половине, предназначенной для зрителей. Робин осталась дома, готовила обед. Сэмми видел все – и быстро подошел к отцу.

– Прошу тебя. – И он потянул отца за рукав.

Но Марти не отступался. Габай не взял своих слов обратно и взглядом просил раввина о помощи. Раввину – а он столько лет давал людям советы – надо бы понимать, с кем имеет дело, ему ли не знать, что в таких случаях сказать. Не иначе как поэтому раввин остался сидеть на месте – вероятно, думал, как следует поступить по алахе и можно ли действительно отменить алию для Ирва Векслера, а он вот тут, рядом, с незапятнанной репутацией и в полном здравии. О том же, чтобы отговорить Марти, и речи не могло быть: он наверняка знал, что это невозможно.

Ирв Векслер талмудических решений не искал. Он вырос в Бруклине, как и Дэйв Фальк, и Марти, и добрая половина прихожан. И он сам придумал выход: перескочил через две ступеньки и просунулся в проем ограждения бимы. «А ты проваливай!» – сказал он Марти и оттолкнул его. Тут-то и началась потасовка. Все это напоминало боксерский поединок в «Гардене» [33] «Гарден» (Мэдисон-сквер-гарден) – спортивный комплекс в Нью-Йорке, место проведения международных соревнований по нескольким видам спорта. – мужчины в костюмах обступили ринг, дамы в синих креслах что-то кричали сверху. И Тору на пол уронил даже не Марти, а габай Дэйв Фальк.

Все очень строго. Они живут по букве закона. Если Тора падает на пол, община должна поститься сорок дней – такой это позор. Сорок дней распределили между прихожанами.

Оглядываясь назад, Марти решил, что наказан несправедливо. Это ведь Дэйв уронил Тору. Робин следовало бы Дэйва Фалька выгнать из дому, его следовало отправить в «Пять кедров» – отдохнуть.

От Лии Марти узнал и еще кое-что. Не только сам раввин звонил. Робин первая позвонила ему. Упрашивала его отменить пост. Это пытка, заявила ее мать, заставлять общину поститься из-за ее мужа. Раввину ведь лучше других известно, что Марти – человек больной. Но раввин Баум ни в чьих советах не нуждается. Больной, не больной – не имеет значения.

– Я не болен, – сказал Марти Лие. – Я что, говорю как больной? Все дело в уровнях. У меня с уровнями непорядок [34] Видимо, речь идет о выявлении психического расстройства с помощью анализа крови. . Это не брюшной тиф. Не чума, в конце-то концов. Просто расхождение цифр в некой схеме. Несоответствие. Всего лишь маленькое несоответствие у меня в крови.

– Надо покурить, не пропадать же добру, – говорит Марти.

Человек без имени в знак согласия делает вторую затяжку. После дня, проведенного в одиночестве, на большее Марти не может рассчитывать.

– И не пытайся ничего доказать, – поучает его Марти, – с нами все путем, пока мы тут. – Развалившись на стуле, Марти чувствует, как тяжелеют веки, глаза сами собой закрываются. – Как в раю, – говорит он. – Будто попал на небеса.