Карен Рассел - Приют святой Люсии для девочек, воспитанных волками [сборник litres]

Рыжая уже испытывала нечто подобное. В первый вечер в доме мистера Пападакиса. Он смотрел телевизор, а она шла в кухню и задела юбкой его кресло. Он вдруг вцепился в нее, как клещами, и насильно посадил к себе на колени. Рыжая была так удивлена, что даже не сопротивлялась. Руки в коричневых пятнах стали суетливо блуждать по ее бедрам. Ей стало до ужаса противно, но она продолжала неловко сидеть у него на коленях, глядя прямо перед собой. По телевизору показывали «Кто еще тебя так любит?», и Рыжая громко смеялась над плоскими шутками. Медленно склонив голову, мистер Пападакис лениво и безразлично посмотрел на нее. Потом, чуть скривившись от отвращения, столкнул ее с колен. Точно с таким же выражением он заглядывал в холодильник и, учуяв там что-то несвежее, раздраженно захлопывал дверцу.

Следующие несколько недель Рыжая провела в полном замешательстве. В ней клокотала глухая ярость. Она с вызовом фланировала мимо кресла мистера Пападакиса, повыше задрав свою розовую юбку-шорты и как бы провоцируя облапить ее снова.

Это чувство незащищенности теперь преследовало Рыжую постоянно.

– Эй, детка! С тобой все в порядке? У тебя, случайно, не аллергия? – забеспокоился Барнаби.

«С лицом у нее что-то не так», – подумал он. Глаза у Рыжей были закрыты, щеки раздулись, губы кривились. Она была похожа на обезьянку, изображавшую человеческую страсть. А потом вдруг прижалась к нему. От нее пахло мылом, чистыми волосами, травой и яблоками. Запах был такой детский и невинный, что у Барнаби замерло сердце. Ее детские зубки звякнули о его коронки, словно на вечернем чаепитии столкнулись две фарфоровые чашки.

– Ты что, девочка? – изумился Барнаби, отталкивая Рыжую от себя. – Зачем ты это сделала, Лилит?

Снаружи послышалось глухое ворчание грома, многократно повторенное раковинами. Поднялся ветер. Их напряженное дыхание эхом отдавалось внутри перламутровых стен.

Барнаби так и не получил ответа на свой вопрос. Рыжая отпрянула, сжавшись, как побитая собака. Ветер завывал с апокалипсическим надрывом, будто мир больше не мог хранить свои секреты. Открылись небесные шлюзы, и хлынул дождь. Раковина зазвенела, как камертон. А вскоре в темноте раздался трубный звук, которого так долго ждал Барнаби.

Гигантские раковины начали гудеть. Мать Рыжей однажды сказала: «Это задело струны моей души», и Рыжая вроде бы поняла ее. Но, как и в случае с другими загадочными фразами, ей это только казалось. А вот теперь все ее кости и сухожилия вибрировали так, словно тело было ожившим струнным инструментом. Позвоночник уподобился ксилофону, и каждый позвонок трепетал в безмолвном вибрато. Рогатая раковина подрагивала на ветру, и Рыжая вдруг осознала, что скользя взад и вперед по ее внутреннему каналу, она может менять высоту звука, используя собственное тело в качестве сурдинки в духовом инструменте. Все гигантские раковины издавали один и тот же низкий звук. Огибая круглые монолиты, он перекатывался по «Городу морских раковин», как древний сигнал тревоги. Музыка двигалась по логарифмической спирали, как бы наматываясь на рогатую раковину. А сквозь нее пробивалась другая песня. Потусторонняя мелодия в минорном ключе, которая, как шелк, обволакивала тело. Она была похожа на крики чаек, звон кимвал и шум дождя, падающего в темную воду и, казалось, выплывала из черной глубины раковины. Такая знакомая и поэтому совсем не страшная.

– Слышишь? – воскликнула Рыжая, глядя на Барнаби побелевшими глазами.

Тот что-то прокричал в ответ, замахав руками, и Рыжей снова привиделся Гудини, готовящийся к своему волшебному освобождению. Звук становился все громче. Раковина билась, как огромное чудовищное сердце. Барнаби схватился за голову, словно она раскалывалась на части.

– Эй, девочка! – крикнул он. – Нам надо скорее выбираться отсюда.

Дно раковины уже заполнилось холодной водой. На ее поверхности плавали песчинки и зола. Барнаби пытался волочить сломанную ногу через эту все прибывающую лужу.

– Эй, детка! Что ты делаешь? Возвращайся обратно!

Но Рыжая не обращала внимания на его крики. Она ползла в глубь раковины, пока боль в голове не стала пульсировать в унисон со звучавшей там мелодией. Забившись как можно глубже, Рыжая подставила тело жалящим струйкам холодной воды. Ей было слышно, как кричит мужчина, ползущий вслед за ней. Через трещины пробивались ветер и дождь, шевеля ее намокшие волосы. А она все шарила по скользким стенкам раковины в надежде найти источник дивной музыки, пока не наткнулась на венчающий ее завиток. Но под пальцами оказались лишь скошенные стенки с пузырьками перламутра и маленькими бугорками, похожими на обломки ручек от исчезнувших дверей.