Шандор Ласло-Бенчик - В тугом узле

— Тогда чего ты не пошла замуж за путевого сторожа? — огрызнулся я. — Он где живет, там и работает… — Орши ничего не ответила, строптиво повернулась к стене и сделала вид, что спит. И не помогла мне, как обычно, собраться, не приготовила одежду, не сунула мне в сумку что-то перекусить. На этот раз — нет.

С одеждой, правда, у меня никаких забот. Не такой у меня гардероб, чтобы задумываться над тем, что одеть. Есть один выходной костюм и костюм на каждый день. Зато рабочей одежды у меня столько, сколько, наверное, и у премьер-министра костюмов нет. Один комплект на заводе, один — в мастерской надгробий и три комплекта дома. Я не поддаюсь на соблазн, как другие, получив новый комплект, бежать в комиссионный. Когда Орши выстирает и выгладит — пожалуйста, можно хоть в парламент на прием.

Да, есть у меня еще трое джинсов и кожаная куртка, но их считать нечего: они мне достались на заводской «бирже» в порядке обмена — за отработку. Дома есть еще старая телогрейка — специально на случай таких поездок.

Итак, быстро одевшись, я выбежал из дома, даже не взяв ничего перекусить, — я тогда даже и не подумал об этом.

Когда я перебегал двор, наша квартирная хозяйка Бачко приподняла занавеску и зыркнула мне вслед. Интересно, выходит, эта старушенция никогда не спит?

Подсматривает. Она вечно за нами подглядывает. Днем и ночью. Я не вижу, конечно, но спиной чувствую, что и сейчас она следит за моими шагами.

Мне даже слышится, как она прокаркает утром: «Ну вот, и этого ночью забрали. Ночью за ним приезжала милиция…»

Вот такова наша госпожа квартирная хозяйка.

В самом начале, когда мы были еще совсем свеженькими жильцами и видели все в розовом свете, она обращалась к нам с медоточивыми словами и, что называется, чуть ли не благословляла нас перед сном. И мы тогда говорили всем, что хотя мы и паршиво устроились и платим за квартиру дорого, но, по крайней мере, наша хозяйка — сердечная старушка, которая небось даже рада нам, рада, что у нее такие тихие и порядочные жильцы; да и мы ей скрашиваем одиночество. Однако вскоре мы заметили, что она любит все вынюхивать, следит за всем, постоянно подслушивает. Впрочем, поначалу меня это и вправду не раздражало. Я думал: возможно, она научена горьким опытом, потому и такая недоверчивая, контролирует, соблюдаем ли мы все то, о чем договорились. Перед тем, как въехать, мы должны были дать письменное обязательство, что гвозди в стену забивать не будем, по газону ходить не будем, свет и воду будем экономить, по нужде будем ходить только в деревянную уборную за домом (это же относится и к нашим малышам), гостей принимать не будем, шуметь не будем и тому подобное, — что только можно потребовать от квартиросъемщиков. Мы были молоди, неопытны — и, ничего не подозревая, подписали ей это все; мол, что касается нас, она может спать спокойно. Но она не спит. Даже по ночам бродит, ходит по двору, по саду, копошится у нашей двери, заглядывает к нам в маленькое дверное окошечко. И зимой ли, летом ли — она вечно бдит. Ранним утром, когда я бегу на завод, на окне ее колышется занавеска. Возвращаюсь домой — то же самое. Постепенно мне это надоело, и я стал ворчать. Но Орши утихомиривала меня, дескать, нечего обращать на нее внимание, к этому надо привыкнуть. Как к мышам или тараканам.

Когда в свое время мы искали квартиру, точнее, комнату, нам дали несколько адресов. Мы аж ноги отбили. Наконец остановились на этой комнате в Пештхидеккуте. «Эту, только эту! — сказала тогда Орши. — Давай снимем эту! Тут солнечный свет, садовая местность и свежий воздух сделают более терпимыми наши оковы». Ну, хорошо. Я вдыхал напитанный ароматами воздух и глотал горечь в течение добрых трех лет.

Мою Орши не так волновало поведение госпожи Бачко, и она даже посмеивалась над тем, что меня это злит. «Старуха, наверное, влюблена в тебя», — издевалась надо мною Орши. Меня это так взорвало, что я наговорил ей кучу грубостей, не задумываясь над выражениями. Эх, если бы слышала это Бачко! Пришлось бы ей принимать успокоительное — это уже точно. И поделом бы ей — не подслушивай!

На четвертый год отношения между нами окончательно испортились. Тер к тому времени стал уже вполне самостоятельным малышом, бегал повсюду, шумный пострел, впитывавший как губка все, что творится вокруг него. Как-то воскресным утром наша хозяйка неожиданно растаяла и пришла к нам с предложением в случае чего оставлять дома одного этого милого крошку. Дескать, если есть у вас какие дела или захотите пойти куда развлечься, идите смело, а она последит пока за малышом. Орши обрадовалась, да и я не подумал ничего плохого. Однако вскоре выяснилось, что, пока мы отсутствовали, эта старая карга, прикрывавшаяся личиной доброй тети, занялась «воспитанием» Тера. То, что она взялась учить его молиться, это бы еще куда ни шло — вырастет, сбросит с себя эту шелуху. Однако она подло набивала голову мальчика рассказами о всяких привидениях, чертях и прочей галиматьей. А он, маленький губошлеп, конечно, всему этому верил. И стал бояться. Всюду ему мерещились привидения. Окончательно же я взорвался, когда выяснилось, что сатана, облик которого старательно обрисовывала мальчишке старуха, как две капли воды похож на меня. Орши дошла до этого по отдельным оброненным Тером словам. Сначала она только подозревала это, не была еще уверена. Подождем! До вечера я ждал — хотел, чтобы остыл мой гнев. За ужином я позвал Тера.