Шандор Ласло-Бенчик - В тугом узле

— Тер, иди сюда! Тер, ты видел уже черта?

— Видел.

— Когда видел?

— Он шел по улице.

— Пешком?

— Пешком.

— Тогда это был не черт.

— Настоящий черт.

— Черт либо разъезжает в экипаже, запряженном четверкой лошадей, либо, сынок, в позолоченной автомашине.

— Значит, у него сломалась машина.

— Ага. И какой же он из себя?

— Черный.

— Как негр?

— Волосы черные.

— А он волосатый?

— Очень! И все волосы черные.

— На самом деле?

— Тетя Рози сказала.

— Она сказала, какой он из себя?

— Да. Курит.

— Еще что?

— Зубы лошадиные! Как у лошади зубы! И усы!

— Дальше!

— Кого угодно швырнет на землю. Такие большие руки у него.

— И под ногтями грязные?

— Ага, грязные.

— Лицо в рубцах, со шрамами?

— Со шрамами. И драчун.

— И в кожаной куртке ходит?

— В кожаной куртке. В черной!

— И в джинсах?

— В джинсах.

— И ходит, ссутулившись, как обезьяна? Не правда ли, Орши?

— Как обезьяна.

— А на голове шлем? Защитная каска?

— Ага, большой шлем на голове.

— Ну и что еще сказала тетя Рози?

— Шлеп-шарк, шлеп-шарк, идет противный черт! Голова вот такая! Глазищи вот такие! Волосы лохматые! Ручищи грязные! И такой сильный, у-у!

— И сюда придет?

— Когда придет, надо спрятаться.

— Послушай меня, Тер! Мы не будем прятаться. Никогда и ни от кого! Понял?

— Понял.

— Не забывай, чей ты сын.

— Большой-большой сын папы.

— А мамы?

— А мамин — малышка.

С тех пор мы больше не подпускали старуху к нашему ребенку.

А через два дня после этого, разговора Орши купила на базаре два надувных шарика, желтый и красный.

— Тер, Тер! Давай сделаем черта.

И, взяв желтый шарик, Орши надула его и перевязала. Потом черной краской нарисовала на нем морду.

— Ну а теперь смотри, сынок, как нужно обращаться с чертом.

— Я сбегаю за колотушкой и хорошенько отколочу его.

— Не нужна колотушка. Достаточно булавки. Давай попробуем.

Обучение началось с того, что шарик торжественно назвали «чертиком тети Рози». Потом Орши дала Теру в руку булавку, а шарик толкнула в сторону Тера, сказав, что он на лету должен проколоть его булавкой. С четвертой попытки это удалось: раздался громкий хлопок, и шарик лопнул. Тер вздрогнул, опешил и долго рассматривал булавку в своей руке. Орши рассмеялась:

— Вот такой и черт! Именно такой! Стоит стукнуть его булавкой и, как видишь, — бум! И ничего от него не осталось. Только кусочек резинки.

Тер воспринял это двояко: с одной стороны, он чувствовал себя героем, одержавшим победу над чертом. Не только победил, но и уничтожил! С другой стороны, ему жаль стало пропавшей игрушки.

— Ай-яй-яй, мамин малышка, надеюсь, ты не станешь канючить?

— Шарик! Я хочу шарик!

Орши надула второй, красный. А булавка, выполнив свое назидательное назначение, вернулась в коробку для шитья. Попутно Орши внушила Теру, что, мол, если кому тоже понадобится уничтожить черта, пусть только скажет им.

Итак, этот факт коварства, по всей видимости, был обезврежен и выброшен на свалку. А воздушный шарик стал одной из самых любимых игрушек Тера. Он старательно надувал шарик, а потом вдруг отпускал его: Тера очень забавляло, как шарик, только что получивший жизнь, со свистом опадал в воздухе буквально за считанные мгновенья.

— Берегитесь! Черт летит! — кричал он, а когда выпустивший воздух резиновый баллончик безжизненно падал на пол, он смотрел на него с таким видом, будто проник в самые страшные тайны мироздания…

Однако странная война с Розалией Бачко продолжалась и при свете дня, и под покровом ночи. Меня бесило то, что, если уж она так не выносит меня или настолько боится, какого черта она сдала нам комнату?! Комнату! Когда-то добрых пятьдесят лет назад она была самым обыкновенным складским чуланом, потом в ней настелили пол. Еще хорошо, что это помещение сравнительно просторно и имеет четыре угла. В одном — спальня, в другом — детская, в третьем — кухня и в четвертом — «ванная», с кувшином и тазом (тут же и «прачечная», разумеется, как для лилипутов).

Возможно, другой человек был бы более терпимым и безразличным, но для меня было сплошным ужасом жить под таким унизительным надзором. Я возмущался, злился, нервничал. И я даже не за себя боялся, а скорее за Орши. Я опасался, что старуха как-то подлижется к ней, сумеет за моей спиной втереться в доверие, а потом… Даже не знаю… Орши я знал еще девушкой за человека, которому можно верить больше, чем кому бы то ни было. Но ведь и самый твердый камень со временем точит вода, хотя только капает на него.