Шандор Ласло-Бенчик - В тугом узле

По мнению папаши Таймела, сон в нашей жизни, наверное, самое распрекрасное дело, ради которого стоит переносить и огорчения повседневного бодрствования. Только вот беда: сна-то ему выпадает не так уж много, наверное, и на треть ночи не набегает, поскольку семья у них весьма многочисленная и все спят в одной комнате. Сегодня в кои-то веки у него выдалась ночь «на свободе», и то покоя нет. Таймел замечает, что я смотрю на него, лицо его меняет выражение, и он выплескивает на меня всю свою желчь.

Ему тоже не нравится эта поездка. Этот вызов «на особую сверхсрочную работу». И ничего в ней особого нет. Время от времени до нее доходит очередь. Правда, вот батя, бригадир Канижаи, он в восторге от таких работ. Он-то — да! И еще гордится, что вызывают именно его бригаду — не какую-то там среднюю группу монтажников. Она — и ударная, штурмовая, и мобильная бригада, и если где «увязает телега» или еще что случается, где требуется аврал, то сто́ит только свистнуть, и «Аврора» уже тут как тут.

Это нынешнее почетное поручение свалилось на нас около полуночи. Старший мастер Переньи помчался на заводской «Волге» собирать одну половину бригады, а Канижаи на такси собирал другую половину. Нас ведь немного, всего семеро, так что за полтора часа удалось нас заарканить. Правда, Переньи пришлось скатать за Якши Виолой аж под Пилиш, в район няредьхазских хуторов. Якши даже одевался в машине. В общем, на этот раз мы ехали вшестером, так как Канижаи не стал брать Лазара Фако из жалости к его больной жене.

Я проснулся от какого-то гула в голове: кто-то дубасил в дверь, пинал ее ногами.

— Какого черта! Перестаньте стучать! Кто там?

— Это я, батя.

— Чего тебе надо в такое время? Мы уже легли.

— Подъем по тревоге, Богар. Быстро собирайся! — и Канижаи продолжал стучать в дверь.

— Перестань ломать дверь, батя! И оставь меня в покое.

— Шпарь быстро на открытую пристань. Бери такси и шпарь, фирма заплатит. А я сделаю крюк — подхвачу Мишу. Быстро, в темпе! Ясно?

— Пошли вы все к…

— Не лайся, Богар! Ты должен быть там!

— Что, Дунай загорелся?

— Не ломай голову, что́ и где загорелось. Ты должен выручать родину — и все!

— Пусть патриоты и спасают.

— Не позже чем через час ты должен быть на площадке.

— Чтоб тебе пусто было, батя!

— Аминь. Если не явишься, то на заводе не показывайся — вышвырнем за ворота.

Я сидел на кровати и слышал, как он, убегая, крикнул:

— Пинков тебе надавать или сам придешь?..

Все мы явились «сами».

Рядом с папашей Таймелом трясся второй наш Яни, Янош Шейем. Мы называли его строгальщиком идей, мозговым слесарем. Сейчас он занят тем, чтобы стать как можно меньше. Он словно сложил свои кости, поместив где-то между ними голову. И сидел немо и недвижимо, как комар на плюще. Это сравнение с комаром не случайна пришло мне в голову. Ведь Яни Шейем настолько худ, что ни в отечественной легкой промышленности, ни в частном секторе невозможно было найти одежды — даже самых малых размеров, в которой бы он не утонул. Наверное, если бы он натянул на себя макаронину, она и то болталась бы на нем. Шейем — легкомысленный, склонный к мотовству типчик, который тянется к любому достатку, но так и остается навечно озорным неимущим бродягой, никогда ничего не принимающим всерьез, даже самого себя.

Вообще говоря, все вокруг него словно кипит, у него нет никаких сдерживающих центров. Он одинаково сверхпочтителен и с мастером по ковке котлов, и с уборщиком мусора, обращается к ним «господин», тогда как больших авторитетных руководителей, если вдруг они заглянут в цех, называет «товарищем начальником», а то и просто «товарищ коллега» и разговаривает с ними так, словно они вместе свиней пасли. У него и неприятности были из-за такой непочтительности, и в своем личном деле он подкопил солидное количество письменных выговоров на фирменных бланках и с печатями, чем очень гордился.

И все же Яни никак не мог отвыкнуть от своего шутовства, а может быть, и не хотел. Более того, пустил слух, что дирекция специально для него заказала столичному Печатному двору изготовить бланки с его именем и фамилией, прочими данными и готовым текстом, остается, мол, только вписать дату и вид дисциплинарного проступка. Однако ему быстро все прощалось, потому что руки у него буквально золотые, и работает он, как фокусник, мгновенно, словно играючи, выполняя самые сложные специальные задания. Однако Канижаи, когда предполагалось возможное посещение начальства, отсылал обычно Яни Шейема куда-нибудь подальше.