Шандор Ласло-Бенчик - В тугом узле

Я был уже плотным и проворным мальчишкой, достаточно крепким и выносливым, хотя мускулами и мышцами своими был еще не вполне доволен. Как бы мне стать намного-намного сильнее? Спросить у других совета я как-то стеснялся — хотел сам дойти до этого. И с того дня я начал нещадно истязать себя. Придумывал всякого рода испытания и способы для того, чтобы развить свою силу. С работой управлялся быстро и в оставшееся свободное время бегал. Бегал так, словно спасался от преследования. И не по дорогам, не по ровному полю, а по холмам. Я катал кряжистые стволы, кидал здоровенные чурбаки. Наполнил мешок круглыми камнями и «боролся» с ним до изнеможения: носил его на плече, бросал наземь, «опоясывался» им. Меня страшно огорчало, что, несмотря на все это, я, как мне казалось, плохо расту, не так развиваюсь, как другие. Я открыл, что после отдыха, со свежими силами эти испытания на силу — не такое уж и искусство. А вот в конце тяжелого трудового дня, когда ты чувствуешь, что руки и ноги уже не слушаются и ты еле держишься на ногах, что тело у тебя онемело, — вот тогда-то и нужно. Бежишь быстро — кажется, уже и духу нет, — а нужно бежать еще быстрее. Вот тогда же схватить и поднять что-то очень тяжелое, поднять и пронести три раза вокруг двора, не снимая с плеч. Когда очень хочется есть или лечь, хочется спать, — тогда десять, двенадцать раз влезть на дерево. Вот это и есть настоящее испытание на прочность.

Мне кажется, ребенок может быть в сто раз более отчаянным и решительным, чем взрослый…

Потом пришло время, когда и меня подхватил, здорово поболтал и понес вихрь изменчивой жизни, пока, наконец, я не приземлился там, где есть сейчас. Но совсем иным человеком стал я теперь.

Когда я учился в восьмом классе, к нам в школу заявились гости. Они спросили, кто хочет учиться в Будапеште на фабричного рабочего. Питание, жилье и немного карманных денег обеспечены, можно избрать самые лучшие профессии. Я вызвался первым, остальные не очень-то рвались.

Итак, мой золотой век в Хидаше был предан забвенью, ушел в далекое прошлое и серебряный век школьных лет в Какашде, в столицу я прибыл уже на пороге железного века, и на этом закончились годы моего детства. В суровом профтехническом училище, а затем на заводе, на котором я с тех пор работаю, я стал слесарем. Но так, что не только я зажимал в тиски, отбивал молотком, опиливал напильником, сверлил и паял упрямый материал, но и все то же самое проделывалось со мною. И однако, это время было хорошим для меня тем, что только тогда я, по существу, вылупился на свет, как бабочка из кокона. Пыльцу я, разумеется, быстро потерял, но зато покрылся металлической пылью, железными опилками. Они, конечно, не столь нежные, но зато въедаются прочно, правда, нести их на себе куда тяжелее.

Старый Чертан заметил, что все это время я смотрю не на шахматную доску, а куда-то в пространство. Хотя там мой взгляд мог изучать лишь только голую стену.

— Затмение, человечек?

— А вам никогда не приходилось зазеваться на что-либо, Вампир?

— У меня принцип: работой мозга должны управлять воля и целеустремленность.

— Плохо вам, наверное?

— Мне? Почему же?

— Так если всегда приходится держать мозг в напряжении.

— А вот о вас, молодой человек, сейчас этого как раз нельзя сказать. А надо бы пошевелить мозгами. Послушайте. У меня есть одно предложение. По существу, меня навели на эту мысль те господа, что были у вас. Они, наверное, почему-то заинтересованы в вас, иначе не пришли бы сюда. Стоп! — подумал я. — Этот человек, очевидно, мне подойдет.

— Я не имею обыкновения распространяться об этом, — продолжал разглагольствовать Чертан, — но у меня есть небольшое состояние. Я многое чего сумел приобрести, когда подвертывались благоприятные обстоятельства. Разумеется, в прошлом, в пору моей активной деятельности. В частности, есть у меня и симпатичный домик под Будапештом, в Сентэндре. Записан он, конечно, на имя моего внука, но они не пользуются домом. А дом — старинный, в стиле барокко, можно сказать, небольшая усадьба, крепкая, выдержавшая испытание временем. Цены ей нет! Прекрасный сад, большие деревья. Разумеется, и вспомогательные пристройки. Я обычно сдавал его иностранцам. У меня сложился целый круг постояльцев, которые, как по расписанию, приезжали каждый год. Отличные люди: у меня с ними вполне дружеские отношения. Еще были у меня жильцы — бездетная супружеская пара. Разумеется, они жили отдельно, в заднем флигельке. Совершенно обособленно. И были чем-то вроде привратника или дворника. Зато не платили за квартиру. Эх, эх! а какие чаевые получали они от моих постояльцев! Но они не оценили этого! Начали воровать, и я вынужден был расстаться с ними.