Эдуард Овечкин - Акулы из стали. Ноябрь

– А почему тогда дурак?

– Потому что тяжело тебе дальше будет жить с такой чувствительностью.

– А почему правильно поступил?

– Да потому что я такой же, потому и правильно. Но это, понимаешь, мое субъективное мнение и в жизни оно тебе ничем не поможет.

– А вам?

– Что мне?

– Помогло?

– Нет. Но привык уже. И ты привыкнешь. Если, конечно, раньше не сопьешься.

– Да я не особо…

– Ага. Остальные-то все – особо, ты думаешь, да? Тебе вот, видишь, эгоизм не понравился, а кому-то не нравится марксизм или, например, капитализм, а деваться-то куда от реальности? Или привыкать надо, или чем-то компенсировать. Но я мало знаю таких, кто просто привык.

– А вы?

– Мне повезло. Удалось привыкнуть. Давай ладно, топай, не зевай только – там дальше комендантская машина стоит и они с тобой, сам понимаешь, рассусоливать про любовь не будут.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

– Разрешите идти?

– Разрешаю. Бойцов ко мне пришли – пойдем по темным местам пройдемся.

И все может стать не так в один момент и по причине, описать которую почти невозможно. Толик понял это, когда стоял на корме катера: так же ласково шлепали внизу волны и так же стояночные огни кораблей плыли по воде, и пахло тем же морем, и так же ласково трепал ветер, а все стало не то и не так. И хотелось напиться, – в те годы казалось, что любая мало-мальская неприятность ведет если и не к краху всех надежд и мечтаний, то к началу их заката точно.

Но это и хорошо, рассуждал Толик, идя по тропе со службы, когда маленькие неприятности кажутся большими проблемами – тогда больших проблем не замечаешь совсем, они просто не попадают в поле твоего зрения. Или если и попадают, ты не можешь охватить их своим детским мозгом и понять, что смотри, дурачок, вот это важно, а вот это, по поводу чего ты собираешься страдать, пройдет быстрее, чем фаза луны обернется по полному циклу. А вот в шестьдесят, если я доживу, о том, что у меня сейчас, я буду рассуждать так же, или сейчас я уже достаточно взрослый, чтоб понимать, по какому поводу мне нужно страдать, а по какому просто чихать и отворачиваться. И Толик решил запомнить этот момент, а то и записать его в какую-нибудь записную книжку, чтоб потом и ответить на этот вопрос.

Мороз стал еще крепче и, будто мало того мороза, начинало вьюжить – пока еще несмело и аккуратно, вдоль земли над сугробами, но везде, куда хватало глаз, снежная целина двигалась будто живая и вращалась вихрями. К ночи, пожалуй, совсем разыграется.

На площадке у квартиры валялись обрезки проводов и какой-то еще мусор, Толик обрадовался, и не зря – свет дома был, значит, соседка не подвела. А жизнь-то налаживается, легко уговорил себя Толик: дома со светом было приятно и даже начинало казаться, что уютно, хотя это был, пожалуй, первый раз за все время, когда Толик задумался о том, что в квартире может быть уютно, и не обязательно считать домом подводную лодку, и домой можно приходить не только для того, чтоб переодеться и переночевать, а еще и для того, чтобы в нем жить.

Он походил по квартире и представил, что в ней живет Катя (интересно, есть ли у нее дети), и как она ходит из комнаты в кухню и обратно, и как встречает его со службы, а дома вкусно пахнет едой и женщиной. И еще представил, где и как они будут заниматься сексом, и поискал регенеративный патрон, чтоб почистить ванну, потому что в ванной же тоже будут. Патрона не нашел, хотя помнил, что он у него оставался с прошлого раза. Но это ничего страшного – возьмет завтра у начхима. Мысли эти Толика грели, и хотя он не понимал еще, нашел ли свой смысл в жизни, но точно чувствовал, что жизнь его теперь станет как минимум выносимой. А что такое счастье, он не знал и никогда об этом не думал. Но когда жизнь хотя бы выносима, то почему бы и не считать это счастьем? Конечно, всегда можно желать чего-то большего, и мало того, что желать, этого нужно хотеть. Но если ты не мечешься, как язык колокола, и не бьешься о стенки, то и жаловаться не на что, потому что от чего стало Толику так плохо и в какой момент так сильно ухудшилось, Толик не знал, но понимал теперь, что хуже может стать в любой момент, и причин для этого искать не нужно – они найдут тебя сами.

Толик взял под мышку банку с лещами, в руку три шоколадки и вспомнил, что забыл попросить икры у интенданта. Ну да ладно – решил, что занесет позже.

– О, привет, сосед! – Соседка будто бы даже обрадовалась его приходу. – На ужин к нам? Понравилось вчера? Ой, да ладно, не велика и забота была, пожалуйста, в общем! Нам это? О, дети, вам добрый дядя шоколада принес! А это что? Лещи? Алкашу моему к пиву? Да мы сухари эти не очень. Вкусные, говоришь, и жирненькие? Ну ладно, попробую и я. Так что ты, зайдешь? А чего ты? Раз сам сказал, что вкусно. Не потому, что стесняешься, я надеюсь, а то знаю я вас, морских офицеров. Ну смотри сам, мое дело предложить! Так что там про подругу мою – подумал ты? Ну, мало ли, что ты вчера ответил, я-то своему тоже, знаешь, не сразу «да» сказала. Нет, ну я-то сразу, но в теории могла же и не сразу. Так что тут дело такое, второпях решение важное не принимают. Ты сомневаешься, что она тебе понравится, вот что я думаю. Но этот вопрос я уже решила – у младшего день рождения послезавтра, так ты приходи, по-соседски. И она придет, я ее уже пригласила и ей ничего про тебя не рассказывала, я же не дура, спугну еще. Да при чем тут она – тебя… Так что приходи: посидим, туда-сюда, шампанского, потанчим, домой ее проводить вызовешься, я остальных заранее предупрежу, чтоб не вызывались. А там, глядишь, «ах эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала» и все прочее. Детишек с ней настругаете. У нее папа, кстати, в штабе флота уже и шишка там какая-то. Тоже, знаешь, по службе пригодится. Ну или просто приходи, познакомимся поближе, а то что мы, живем, а как незнакомцы, считай. Приходи, скажи, если не надо, я не буду затевать все это со сводничеством, а там посмотришь сам и, если что, я затею. Обещаешь? Смотри, а то затоплю твою квартиру, я женщина горячая, обид не спускаю! Да пожалуйста и тебе еще раз – обращайся!