Юргис Балтрушайтис - Литва - рассеяние и собирание

Так вот, мы все это обсудили, пока шли пляжем к маяку вдалеке. Не удавалось только договориться, возвращаться ли домой, раз море мы уже видели, или еще покрутиться тут часок-другой. Уже казалось, что наш отряд расколется, как вдруг кое-что произошло — и заставило нас заново сплотиться.

До маяка оставалась половина пути, когда мы подошли к променаду. Едва поднявшись по лестнице, мы увидели нечто такое, от чего у нас перехватило дыхание, а вскоре принесло еще одно разочарование. Нас окружила густая толпа, и эта толпа поразила нас, ибо в ней были все те люди с фотографий, годами глядевшие на нас со стен. Люди в белых одеждах, беседуя, прогуливались под каштанами. Женщины с зонтиками, мужчины с тросточками, некоторые с собачонками на поводках, семьи с детишками, выглядевшими уменьшенными копиями своих родителей. Ошарашенные, мы стояли не в силах оторвать от них взгляда, думая, что этого не может быть, что весь этот сияющий, улыбчивый род живет в двух часах пути от нашего мира, а мы об этом даже не подозревали. Мы почти сразу забыли море и простили ему то настроение, что оно в нас вызвало. С другой стороны, эти люди тоже не обращали на нас ни малейшего внимания, будто мы были для них слишком мелки или прятались за какой-то стеной.

Но их презрение к нам на этом еще не кончилось, потому что через часок мы услышали где-то за деревьями музыку оркестра. Но какую! Простую, земную, странную, обольстительную и бесстыдную, у нас прямо крыша съехала: мы краснели, потели, словно подростки, когда они трахались с овцой.

Жаль, никто не видел, как энергично мы вбежали в парк с дощатым помостом для танцев и оркестра, игравшего такие жаркие и пряные мелодии, что сразу пересыхало горло, а у новичков, наверное, обострялась язва желудка. Толпа, хоть и радовалась музыке, держалась вежливо, и либо прикинулась глухой, либо и впрямь за отсутствием музыкального слуха ее не слышала. Пары весело прыгали кто как, но было видно, что музыка их не заводит.

Для нас эти звуки были словно струя керосина на гаснувшие угли. Мы вспрыгнули на помост, схватили по девке и пустились в безбашенный пляс, как то велела музыка. Ошибка выяснилась тут же, потому что девушек хватил столбняк и танцевать с ними было то же, что перекидывать мешки с картофелем. Мало того, их родители оправились от удивления и в ярости орали что-то на языке, на котором мы не понимали ни слова, махали костылями, потом забрались на танцплощадку и силой вытаскивали своих дочек из наших объятий. Убедившись, что с нами не осталось ни одной, они прогнали нас сперва с танцев, а потом и из парка.

О, мы пришли в ярость, советовались, отойдя в сторонку, что делать, вооружиться ли и отлупить их сразу или прийти попозже. Пока мы решали, подошли две улыбающиеся барышни. В черных сетчатых перчатках, с белыми зонтиками в руках, они обнюхали воздух вокруг нас и что-то сказали на своем языке. Увидев наше замешательство, они сменили наречие на другое, не наше, но настолько похожее, что мы почти все поняли. Им понравился наш запах — баранина с луком, он будил в них воспоминания о дачах в горах, не в наших горах, но в похожих горах где-то еще. Они, дескать, видели нас пляшущими и, если нам и правда хочется потанцевать, им известно одно местечко, куда лучше этого помоста в парке с надутыми ничтожествами, которые только прикидываются, что танцуют. Барышни проводили нас в дом на той же улице, где нам обрадовались: стадо женщин в ночных рубашках, куцых шелковых юбочках или вообще голых, в одних чулках, встретило нас очень весело. Увы, и тут нас подстерегало разочарование, потому что все улыбки исчезли, едва выяснилось, что у нас нет денег. Мгновенье спустя нас не слишком вежливо выпроводили вон. Мы стояли, унылые, обманутые, помятые ихней охраной.

Мы уже успели порядком проголодаться, так что нашли дешевую забегаловку, в которой нам дали хлеба с рыбой, да вот беда, мы к ней не привыкли. Все закончилось довольно весело, насколько я помню, потому что повара забыли вынуть у рыб глаза, и те глядели на нас с такой неприкрытой злобой, что есть их было все равно как биться насмерть. Надо сказать, что рыбы победили: почти всех нас вырвало чем-то зеленым. Половые совсем растерялись, и это увеличило общее недовольство нами. Мы это чувствовали.

Уже смеркалось, когда мы прошли всю дорогу назад — еще разок взглянуть на море перед возвращением домой. Тогда-то и случилось самое важное.

Был отлив, и море отступило, обнажая тьму всяческих вещей. Зрелище голого морского дна, где совсем нет никакой воды, разозлило нас даже сильнее тех выпучивших глаза рыб. Видеть такое дно моря было стыдно. Постыднее чем в борделе, потому что там было так задумано, а тут — лишь неприличие природы. На променаде никому — ни матронам с зонтиками, ни усатым кавалерам, ни танцорам из парка, ни полуголым курвам и их сутенерам — даже мысль о таком неприличии не приходила в голову…