Юргис Балтрушайтис - Литва - рассеяние и собирание

— Спасибо, спасибо.

Недолго простояли без шапок: оба седые, с въевшейся чернотой и корявые, что головешки.

— Ты вот скажи, панна Станислава… — Сопа состроил серьезную мину, будто чем озаботился. — Вот мы заспорили, сидя в избе: за что в ответе святой Станислав? Ты — женщина при костеле, обязана знать.

— Это как — в ответе?

— Ну, каждый святой в ответе за что-нибудь: Флориан — за пожарный стан, Иоанн Рудой — за млечный удой, Анна — небесная и земная манна… А за что Станислав?

— А не знаю… Вы это без подвоха?

— Какой там подвох!

— Знаю, что святой Станислав — он за Литву заступник.

— Быть не может этого, он ведь помер. Ландсбергис!.. Кто начал — тот и в ответе!

— Ландсбергис из жидов… — пояснил Василюс.

— Чего мелете! — обозлилась Рокене. — Шляются по деревне, плетут чепуху!

— Из жидов, это факт… — упирался Василюс. И Сопа привел доказательство: как Бразаускаса выбирали, приехал такой один из Вильнюса. Он и сказал: отец-Ландсбергис при Сметоне [24] Анта́нас Смето́на (1874–1944) — президент Литовской Республики в 1926–1940 гг. держал в Седе лавку. На той улочке, что ведет в нашу сторону.

— Вы напрочь сдурели!

— Ну ладно, не из жидов, пускай… — сдался Сопа. — Но ты не сказала про Станислава, за что он в ответе.

— За пьянку… — не сдержался Василюс.

— Прочь со двора! — осерчала Рокене. — Таким-то охальникам — ни капли не дам, да и нету!..

— Мы ж не задарма просим. Можем какую гряду копнуть, можем полено расколотить. Ты ж католичка, должна понимать милосердие.

— Зато вы не католики!

Сопа весь распрямился, даже стал выше:

— Больно ты умная сделалась! А была — срань помойная, слово нам поперёк робела сказать!

— Нынче зато не робею!

Выходя со двора, Сопа нарочно не затворил калитку. Уже возле Шимкуса сообщил Василюсу:

— Блядя, а больше никто. И чего ты влез со своими жидами? Она ж как сбесилась!

Вернулись на площадь и подошли взглянуть, глубока ли яма. Немелкая. Сразу пошли на попятный, как-то было неловко тут отираться, уж лучше домой.

Тот деревянный дом, где теперь они вместе жили, стоял там же, только чуть под горку, ближе к мельнице. Была у них там комната с кухонькой, два окна глядели на площадь, а они — в эти окна. Сопа себя ощущал старше Василюса, ибо дом этот раньше весь принадлежал ему. Не ему — Сопене, отцом ее строился, с допотопных лет без ремонта, ну кровля шиферная, да что толку. Сопене еще была в колхозе дояркой, когда развелась с Сопой, а ту дверь, что из прихожей ведет на другую половину, заколотила огромнейшими гвоздями. Вовремя развелась, до сих пор жива. Все остальные вымерли от жуткой своей или мужниной пьянки. Сопене хотела совсем изгнать Сопу из отчего дома, но тот был неизгоняемый, еще и Василюса подселил. Василюс по смерти жены продал свой дом какому-то пришлому, когда грянула мелиорация, а деньги на пару с Сопой они за год пропили. Василюса больше никто не величал Красным, брата застрелили партизаны, путать его стало не с кем. Молодым-то дзынь, какие у кого были прозвища. И с лица краснота сошла, ходил теперь сивый, что сухая трава, одни глаза среди серости белели, как раньше.

Придя от ямы, сели они у окна прямо в кепках. Забарабанили пальцами по столу.

— Не стучи тут!.. — вдруг рыкнул Сопа. — Жилы тянешь!

— А чего сам трещишь?

В этом окне яма была не видна, только левая груда камней и конус выкопанной земли. Яма злила, и когда ее было видно, и когда не было. Василюс упер глаза в пол:

— Ступа чертей, так вот ради чекушки и погибать? Надо действовать!

— Ну и действуй!

— Нечего было переться к Рокене, зря тебя слушал. Раз уж баба шастает в церковь — у такой не проси сочувствия. У этих только: Христос терпел, а Христос терпел!.. А что рядом ближний страдает — кой-кому до лампады! Что ж, и на пиво не наскребем? Совсем шаром покати?

— А ежели подкатиться к Зубене? Заново спеть ей лазаря?

— В тот раз еще говорила: больше взаймы — ни капли, залог волоки. Сколько мы ей должны?

— За четыре.

— Скажи: Зубене, пускай будет пять. Счет ровнее — запоминать проще!

— Ребенку рассказывай, не Зубене.

— Давай заложим твою медаль!

— Хрен свой закладывай, а не мою медаль! Я ее за Бяржонскисов получил!

— Много там было твоей заслуги! За Бяржонскисов…

— Заслуги не было?!. А кто поверх бункера из пулемета строчил? Там комар не вылетел!..

— Они сами и застрелили.

— Потому застрелили, что никто драпануть не смог!

— Не поэтому. Потому, что военные газу внутрь напустили. Был приказ брать живьем. А те почуяли… Вот и не взяли ни одного.