Юргис Балтрушайтис - Литва - рассеяние и собирание

С одним из Василюсов, только не с этим, с другим, по прозвищу Киленосый, она ходила в начальную школу, он учился на класс старше, а этот, Красный, к тому времени школу, вроде, окончил. В самом деле, носы у них были замысловатые: у одного — длинный, крупный, крючком, а у Красного — шишковатый, на манер клубня, будто кто бросил в него картофелину, а та приросла к лицу. Дети в местечке всегда их дразнили:

Те делали вид, что не слышат. А Красный и вправду был красный: и лоб, и круглые щеки, а среди той красноты издалека сверкали глазные белки. Есть такая болезнь, когда у человека белеют и вылазят на лоб глаза.

В другом конце подвала была еще одна дверь. Когда Красный Василюс отпер ее, лейтенант Влоб что-то писал за столом.

— Товарищ лейтенант, мы схватили эту связную Бяржонскисов!

— Знаю.

Василюс мялся у дверей.

— Чего еще?

— Говорю, может, товарищ лейтенант сам?..

— Пшел к черту!.. — с ходу рассвирепел лейтенант. — На кой она мне, вся кривая!

Влоб был красивый неженатый мужчина, при этом никто не слышал, чтобы он посещал в местечке какую-нибудь вдову или девку. Возможно, он удовлетворялся, избивая ногами и кулаками ненавистного классового врага? Всяко бывает.

Василюс лихо прищелкнул обоими каблуками и, припрыгнув, сделал «кругом»:

— Ага, блядю так ночью оттарабаним, что и загривок выпрямим!..

Паулина лежала на тех же досках, как молодая монашка, приуготовленная к отпеванию: очи закрыты, руки перекрещены на груди, как-то особенно покорно и безмятежно склонена набок ее головка. Она открыла глаза очень коротко, на один миг, чтобы только узнать, кто стоит возле нар и громко сопит.

Василюс дернул с плеча винтовку и поставил ее к стене, потом наклонился и отвернул вверх юбку. Показались белые трусики, она их сама пошила из тонкой льняной холстины.

Паулина, не приоткрывая глаз, попросила его очень тихо:

— Василюс, отведи меня сперва в ту будочку…

Василюс поначалу растерялся, но, подумав, опять взял в руки ружье:

— Иди. Не то потом обоссышь меня.

Он попросту вывел ее во двор. Тут выше входной двери горела белесоватая лампочка, такая же, как в подвале. Паулина увидела серый колодезный сруб и какую-то хозпостройку, темневшую поодаль. У высоких дощатых ворот багровела папироса дежурного.

Лейтенант Влоб даже внизу у себя расслышал три или четыре выстрела. С пистолетом в руке он выскочил из подвала на двор. Василюс торчал над срубом и палил вниз.

— Чего шмаляешь, дубина!..

— Та блядя в колодец прыгнула!

— Сама утопнет!..

— А мы будем воду потом говняную пить!..

— С аптеки воду возьмешь!..

Только теперь сбежался с оружием весь отряд — они впопыхах рванули через парадную дверь не в ту сторону и были вынуждены огибать дом. Вищунас, перегнувшись и нацелив ухо в колодец, прислушался.

— Никто там уже ни буль-буль.

Все сразу утихли, один Василюс никак не мог смирить злобу:

— Ну, блядя!.. Ну, блядя!.. Таких еще свет не видывал!..

На центральной площади, где когда-то стоял деревянный крест и по его бокам две темных ели, теперь сооружали памятник партизанам. Ну, до памятника было еще далеко, но уже вырыли прямоугольную яму и навалили две кучи камней. Слева лежали те, что побольше, для постамента, а слева — поменьше, с баранью голову, но были две-три величиной с конскую. Все знали, что памятник будет, как пирамида, — сужением кверху, с вмурованным кованым крестом и табличкой сбоку; а на той табличке — одиннадцать партизанских фамилий, потому как одиннадцать костяков откопали в песках и на торфяниках.

Нынче Станиславов день. В местечке были еще Станиславы, но все в годах, а из молодых никто не носил подобного имени. Те пожилые и будут вечером поздравлять других пожилых. Еще были две Стаей: Рокене и Скридайлене. Но кто к ним пойдет: Рокене — вдова, а Скридайлене… Таких любить некому: все мне, да мое, да каше!

— Верно ты говоришь: Рокене. Пошли.

Надвинули кепки, потопали прямо по улице, потом на другую свернули и после еще раз вбок. Тут, на краю местечка, уже повсюду цвели сады. Так хороши эти три белых улочки с черным асфальтом по самой середке, но было не до того. Миновали Шимкуса, а там и Скридайлу, стали подле калитки Рокене…

— Только надо не сразу, не сразу… — тихо сказал Сопа и открыл калитку.

Рокене в избе не было, нашли ее в огороде.

— Здрава будь, панна Станислава! — оба сдернули шапки и поклонились. — С именинами!