Ларс Лоренс - Утро, полдень и вечер

Потом западный край неба засветится зеленоватым светом. Потом зажгутся одна за другой звезды, напоминающие яркие цветы, и даже в безлунную ночь они будут излучать сияние с бездонного небесного купола. Воздух станет свежим, как охлажденное вино, а земля, подобно недавно оставленной постели, еще будет удерживать тепло и запахи. Но потом и она постепенно остынет, как остывает тело умершего. А пока наступают сумерки. В воздухе ощущается дыхание то теплого, то холодного ветерка, свет гаснет, тускнеет, бледнеют краски, становится прохладнее и покойнее, природа подводит итоги дня, подсчитывает прибыль и убытки. Потом с облегчением вздыхает.

Сегодня тот, кто живет торговлей, обманывая бедных, угождая богатым, презирая слабых и завидуя сильным, почувствовал себя так, словно, вырвавшись из тесноты будней, ступил на широкую дорогу, выдержав тяжелое испытание, издавна выпадавшее на долю мужчин. Их женщины открывали перед ними двери, вглядывались в их лица и радовались их уверенности, сменившей выражение тревоги, с которым они ушли утром. Мужчины видели это одобрение и преисполнялись самодовольством и снисходительной любовью к детям. Ужин в этот вечер был обильный, щедро сдобренный разными соусами.

Потом мужчина шел принять ванну, чтобы пораньше лечь, а женщина украдкой душилась духами, которые приберегала для особого случая. Дети, угадав праздничное настроение родителей, капризничали и не желали идти спать.

Однако в Ла Сьенегиту сумерки не принесли с собой ни вздохов облегчения, ни ощущения исполненного долга, не было там ни вкусных соусов, ни духов. В поселке продолжалась облава. Вместо ужина здесь торопливо жевали хлебную корку. И некогда было подводить итоги дня и подсчитывать потери. Осталось только непосильное бремя обязанностей, от которых нельзя уйти, и люди машинально выполняли их, хватаясь за что придется.

Население поселка теперь состояло из стариков, маленьких детей, тощих собак и коз, которые жалобно блеяли, ожидая, когда их подоят. На веревках висели пересохшее поношенное белье и чиненые простыни. На задних двориках стояли ржавые поломанные автомобили, их части валялись где попало, так как хозяева не успели закончить ремонт. В одном дворе, прислоненный к куче хвороста, виднелся почему-то не замеченный собирателями «улик» топорик с источенным лезвием. У раскрытой двери стояла банка с жидкой известью, уже покрывшейся коркой. Рядом валялась кисть, вдавленная чьим-то каблуком в землю. Двери сарая были отперты и тихо хлопали под напором свежего ветра, дувшего с гор. Стреноженные ослики беспрепятственно паслись в молодой фасоли.

Из темных окон доносились хныканье детей, брань измученных старух, дребезжание посуды. Время от времени открывалась дверь и показывался огрызок веника, сметавший со ступенек парадного крыльца волос из матрацев, сломанные игрушки, битую глиняную посуду и стекло, дырявый ботинок, шляпу без тульи, обломки стула; следом за веником появлялась фигура старика, с отвращением плюющего в мусор.

Многие дома пустовали. Но гораздо больше было домов, где оставались подростки. Они либо искали себе еду, либо лежали на кровати, как Мики Ковач, не раздеваясь, и с горечью думали о тех, кто еще вчера здесь спал.

Но, пожалуй, самое сильное беспокойство испытывали те немногие взрослые, которые избежали ареста.

Некоторые из них довольно отчетливо представляли себе, почему их пощадили. Они находились в дружеских отношениях с властями и боялись, что теперь им нельзя оставаться в поселке, так пострадавшем во время облавы. Они задавались вопросом, стоило ли так старательно держаться в стороне, если все равно каждый поступок, каждое слово может быть истолковано как поддержка либо бунтовщиков, либо полиции? Но кто мог ответить на это?

Иное дело — Дженни, жена Вудро Вильсона Лусеро, о которой, по-видимому, забыли случайно. Вудро активно участвовал и в забастовке, и в кампании по сбору средств в помощь безработным. К тому же его смертельно ненавидел Бэтт Боллинг. Да и Дженни по мере сил работала во вспомогательной женской организации и швейном кружке. Дженни догадывалась, что головорезы не тронули ее либо потому, что она была anglo из штата Айова, либо потому, что Вудро в отличие от большинства жителей испанского происхождения исповедовал протестантскую веру и посещал церковь. Тот факт, что ее дом не обыскивали, по-видимому, восстановит испанцев против нее. А может, их с Вудро ждут неприятности с другой стороны.