Ларс Лоренс - Утро, полдень и вечер

Газета!

Рамон забыл о пастухе, забыл о жажде, забыл обо всем на свете; он уже ни о чем не мог думать — только о том, как получить газету.

Но вот снова послышался шум приближающейся машины — на этот раз со стороны города. И наверно, в эту минуту сквозь кустарник к нему пробирался пастух, остановить которого было невозможно. Рамон едва успел спрятаться. Ну и дела! А вдруг помощники шерифа увидят из машины пастуха, несущего банку с молоком. Самый глупый из них поймет, что где-то поблизости скрывается беглец. Из-за своей любви к шутке он снова попал в переплет, как сегодня утром в переулке. Ведь если бы тогда он не притворился с таким искусством, что его душат, кто знает, может быть, camaradas не пришли бы в волнение. И полиция тоже. А Клайд Фоунер, наверное, не бросил бы бомбу.

Хотя его действительно душили. Он хотел крикнуть товарищам, чтобы они наняли ему адвоката, внесли за него залог, но Бэрнс так сдавил ему горло, что он не мог вымолвить ни слова. Однако нет на свете человека, который помешал бы Рамону сказать то, что он хочет. Поэтому он решил прибегнуть к жестам. Оказывая яростное сопротивление полиции, он как бы говорил, что его третируют и хотят опять незаконно посадить в тюрьму. Эта роль ему удалась.

Вот как получилось, что они пытались убить его, и разве можно его винить за то, что он отвел дуло револьвера в сторону? Человек имеет право на самозащиту, имеет право отвратить пулю, которая несет ему смерть.

Предположим, его жестикуляция не была бы столь определенной; предположим, его товарищи остались бы спокойны. Кто знает, что было бы с ним тогда? Был бы он сейчас на свободе? И нашелся бы в Реате адвокат, который стал бы его защищать?

Рамон терпеть не мог сидеть взаперти — хоть в тюрьме, хоть в туннеле. Даже в просторной камере (семнадцать шагов в длину, одиннадцать в ширину и более пятидесяти по кругу), где он сидел в период забастовки, он едва не сошел с ума. После полутора суток, проведенных в тюрьме, куда он попал после инцидента у дома Артуро, нервы его заметно сдали. Поэтому перспектива возвращения в грязную камеру отнюдь не радовала Рамона, и смириться с этим было выше его сил. Тут-то ему и пришло в голову изобразить, будто его душат.

Если Гилли был ранен пулей, предназначенной Рамону, так это не его вина. Товарищи знают, кого следует винить. Опыт забастовки показал, что стреляют не потому, что Рамонсито шутит, а потому, что солдаты и полицейские боятся народа…

Шум машины, раздавшийся над его головой, напомнил Рамону о действительности. Он знаком показал мальчику, чтобы тот шел быстрее, дал ему десятицентовую монету и торопливо выпил молоко. Потом, сделав испуганное лицо, посмотрел в сторону стада и крикнул:

— Смотри! Кажется, это рысь! Andale! [74] Иди туда! (исп.). У тебя есть револьвер? Тогда возьми камень. Беги, chico! [75] Парень (исп.).

Мальчик побежал.

— Смотри, чтобы она не тронула мою кормилицу! — крикнул Рамон ему вдогонку. — И помни, что ты видел здесь только козла и больше никого.

Рамону слишком нетерпелось, он не мог ждать, когда мальчик скроется из виду. Газета! В этот миг она казалась ему важнее собственной жизни — жизни человека, который делает ошибку за ошибкой. Что ему стоит рискнуть еще раз после всех его проделок?

Двести ярдов, mas о menos [76] Немного больше, немного меньше (исп.). . Для хорошего бегуна — полминуты туда, полминуты обратно — всего минута. Он уложится в две минуты самое большее.

Но машина за это же время может пройти две мили, и если ее не видно сейчас, то через две минуты она может появиться. Эх, была не была.

Рамон бросил торопливый взгляд сначала в одну, потом в другую сторону. Далеко на западе показался фургон. Вероятно, индейский. В стороне Реаты — никого.

Для экономии времени он побежал прямо по шоссе. Он старался бежать как можно быстрее, но ему казалось, что он ползет. Ноги словно ватные. Желудок стал тяжелым от козьего молока. Он задыхался, мышцы были напряжены до крайности, а оставалась еще добрая половина пути.

Пробежав еще несколько шагов, Рамон оглянулся. Поздно. Со стороны Реаты, пожирая расстояние, мчалась машина. В его распоряжении несколько секунд. Свернуть сейчас с шоссе, чтобы неминуемо вызвать подозрение, было бы равносильно самоубийству. У него оставался только один выход: вести себя так, будто он — хозяин почтового ящика. Для этого, когда машина приблизится, надо быть у ящика и, пряча лицо, нагнуться, заглядывая внутрь.

Рамон сразу перешел на крупный размеренный шаг. Он продолжал идти быстро, но сзади могло показаться, что он идет не спеша, а значит, ничего предосудительного не совершает.