Ларс Лоренс - Утро, полдень и вечер

Ник хотел вернуться и помочь Уитлессу, но испугался, что его заметит кто-нибудь из шайки или полицейский, который решит, что это он избил парня.

Постепенно стоны Уитлесса начали утихать, дыхание восстановилось, хотя он еще ползал на четвереньках, нащупывая разбросанные книги, разбитые очки, деньги и другие вещи. Может быть, он уже и не нуждается в помощи? Тем более что из здания библиотеки вышла библиотекарша. Она, конечно, позаботится об Уитлессе. Ник шмыгнул за угол и пошел домой.

Ему почему-то захотелось плакать. Не из-за Уитлесса, нет. Скорее из-за мексиканского мальчика. Его оторванный ноготь казался Нику рыболовным крючком, застрявшим в сердце. И этот крючок теперь Ник не извлечет до самой смерти.

Придя домой, он отказался от обеда и сразу лег в постель. Его мать и сестра забеспокоились, решив, что он измучился, выполняя весь день тяжелую мужскую работу. Мать дала ему две таблетки аспирина, укутала одеялом, поцеловала и пожелала спокойной ночи, хотя было еще светло. А Лаура-Джин сказала, что настроит радио на легкую музыку, чтобы он скорее уснул.

И лишь отец, вернувшись, подозрительно спросил:

— Ну что, Ник, лучше стало после того, как бросил это дело?

Ник покачал головой с видом человека, который слишком устал, чтобы говорить. На самом же деле он был голоден и не мог придумать другого объяснения своему поступку.

— Скверно, — сказал отец. — Возможно, тебе не доведется воевать, но и тогда тебе будет что рассказать своим внукам. Ну что ж, сынок, отоспись, легче станет.

Но спать он не мог. Было жарко, от аспирина он потел, грудь сдавило, словно он вот-вот зарыдает. Его огорчило собственное малодушие. Ника страшили не столько красные, сколько помощники шерифа, спортсмены и те ужасные поступки, которые он совершил под их влиянием. Вот до чего может дойти человек, которому дали оружие. И это значит — называться мужчиной?

Он судорожно вздохнул, повернулся на бок и принялся считать овец. Постепенно овцы превратились в хорошеньких барашков, вбегающих в убойный загон. Один из них повернул голову, и Ник узнал плачущее, искаженное горем лицо мексиканского мальчика.

Ник поднялся и сел. Ему было страшно. По спине забегали мурашки.

Самым трудным для Рамона Арсе было безделье. Весь день он убеждал себя в том, что должен сидеть на месте до наступления темноты. Патрули, проезжавшие в автомобилях и на мотоциклах, по нескольку раз в течение часа напоминали ему об опасности. Любой наблюдательный полицейский мог бы увидеть его голову с расстояния в полмили, если бы Рамон высунулся из сточной трубы (на фоне раскаленного солнцем песка его ничего не стоило заметить), и тогда Рамон сразу же превратился бы в мертвеца.

Ум подсказывал ему, что он должен лежать в самой середине трубы, прикрытой с обеих сторон шарами перекати-поля. Но как убедить тело? Ноги его сводила судорога, хотелось размяться. Обожженная рука зудела, а жажда так измучила, что в полдень, когда пошел недолгий дождь, он разделся догола и лег на песок, стараясь слизнуть каждую каплю влаги, попавшую на кожу. Но соленый пот, который он слизывал вместе с дождем, только усилил жажду. И когда Рамон услышал однообразный звон колокольчика на шее вожака козьего стада, он, не в силах сдержать себя, заблеял, чтобы подманить козу. Его не испугал даже пастух, следовавший за стадом и распевавший тонким детским голосом. Рамон знал, что поступает вопреки здравому смыслу, но не мог совладать с собой.

Что ж, он готов признать: он не такой, как Транкилино. Человек должен сделать свой организм союзником, а не противником.

Да, ему свойственно ошибаться. Возможно, его даже убьют. Но и это может принести пользу. Он станет героем.

Разве он подманивает сейчас козу для того, чтобы рассказать о ней потом своим camaradas [61] Товарищам (исп.). и посмешить их? Вряд ли. Просто тело сказало: «Я мучаюсь от жажды». А разум ответил: «Bueno, я дам тебе напиться, ты перестанешь ворчать, и мы оба будет serenos [62] Спокойны (исп.). .

Рамон видел, что его хитрость удалась: вожак привел свое стадо к тому месту, откуда доносилось блеяние. Шоссе в это время было безлюдным.

Рамон, приласкав одну из коз, заставил ее стоять спокойно и, подставив рот под тугое вымя, стал жадно пить теплое молоко.

Но радость его была омрачена ворчанием пастуха, раздавшимся в раскаленном воздухе:

— Caramba! Ladron! [63] Проклятье! Вор! (исп.).

Секунду спустя на траву у входа в трубу упал камень. Коза подскочила и брыкнулась, швырнув песок в рот Рамону.