Анатолий Макаров - Мы и наши возлюбленные

В тот день Павел Федорович, словно актер во время премьеры, был с головой погружен во все происходящее и тем не менее как бы видел себя и окружающих со стороны. Поскольку спектакль ему нравился, было такое чувство, что и сам он играет недурно. В конце концов ничего принципиально нового, по сравнению со слетами и открытиями декад, свадебное действо не содержало. Даже приветственной речи какого-либо выдающегося лица, космонавта либо ветерана, соответствовало напутственное слово тамады, обращенное к молодым, произнесенное с неформальным волнением и отмеченное к тому же и впрямь смешными эпиграммами Гойзмана. Да и Рязанцев оказался на высоте. Разворачиваясь сообразно его либретто, свадьба нигде не дала сбоя, «Чайка», украшенная обручальными кольцами, в сопровождении эскорта разноцветных «Жигулей» повезла молодых из Дворца бракосочетания на Ленинские горы. Там, на виду у Москвы, лежащей внизу в золотисто-голубоватой октябрьской дымке, молодые, по примеру Герцена и Огарева — в этом была идея сценария, не всем гостям, впрочем, внятная, — дали друг другу клятву верности и любви. Потом кортеж прокатился по заповедным местам Москвы, несколько излишне уделяя внимание монастырям и особнякам, по мнению Павла Федоровича, можно было бы и район новостроек посетить, поколесил по бульварам, засыпающим трамвайную колею шуршащими листьями. Павел Федорович с женой ехали вслед за «Чайкой» в служебной черной «Волге»; за ними в утконосе новейших «Жигулей» двигались родители невесты, за рулем сам директор института; на изгибе бульвара становились видны остальные машины, длиннющий хвост экипажей, увешанных куклами и воздушными шарами, груженных немалыми, как потом оказалось, подарками.

В дверях «Праги» молодых встретил метрдотель Сергей Иванович, элегантный, седовласый, с мудрой улыбкой на устах, похожий на кого-то из английских премьер-министров былых времен; официантки усыпали путь жениха и невесты осенними цветами, гремела музыка, репортер из спортивной газеты, несмотря на возраст и неполноценную ногу, удивлял публику резвостью, прибаутками и самоотверженностью, едва ли на огромной сияющей люстре не повисал ради необычайного, сенсационного ракурса.

А ведь было что снимать, черт возьми!

Павел Федорович вдруг на мгновенье увидел собравшихся глазами фотографа и от восхищения раззадорился — так хороша была сама собою сложившаяся картина. Хотя почему уж так сама собою? Его стараниями, его усердием! Теперь уже, подобно режиссеру, удовлетворенному поставленным зрелищем, взирал он на красивых, нарядных женщин, в которых тут не было недостатка, замечательно, что они не соперничали друг с другом, а как бы друг друга дополняли — статью, породой, особым спокойствием ухоженности и довольства, сдержанным мерцанием камней в ушах и на груди. Да и мужчины вносили в полотно дополнительную живописность — не то, что в прошлые годы на юге, когда для солидных людей в торжественных случаях подходящими считались самые темные тона; теперь глаз радовала и полоска, и английская клетка, оттенки кремового и голубого. Пожалуй, и в посольстве обстановка не могла бы создаться более элегантной, — с простительным хмельным тщеславием подумал Павел Федорович. И тотчас вспомнил о любимых своих спектаклях в Театре оперетты, кто бы мог предсказать, что мечты реализуются так полно и с таким совершенством. Жених и невеста ничуть не уступали театральным героям, даже примадонна оперетты в норковой накидке, почтившая свадьбу своим присутствием, могла бы это признать. От невесты этого еще можно было ожидать, но Марат-то, Марат до чего хорош был в своем светлом парижском костюме! Откуда что взялось, манеры, обращение… Что творит с людьми атмосфера! Смех временами прокатывался по залу не реже и не слабее, чем в оперетте, шутки Гойзмана оказывали себя, надо будет рассказать в понедельник, каким успехом пользовалось его творчество, благодушествовал Павел Федорович, — авторы ведь как дети.

Сытный дымок виргинских сигарет, мешаясь с испарениями французских духов, налетал, словно морской бриз, поскольку гости не просто сидели за столом, но и перемещались беспрестанно по залу, как это положено на международных приемах. Время от времени та или иная группа подходила чокнуться к Павлу Федоровичу, он благодарил, отшучивался, принимая поздравления, прикрывал юмористически глаза ладонью, словно боясь ослепнуть от нестерпимой красоты, эти милые, любезные, озаренные улыбками лица, все без исключения, казались ему необычайно известными, страшно популярными, знаменитыми на всю страну, будто всех их он видел на сцене или на экране телевизора. Невольно вспомнив о недавних своих тревогах, Павел Федорович искренне им подивился, вообразить было невозможно, что в этом зале появится откуда ни возьмись девушка из туристских походов, из электричек, набитых потным, скандальным народом…