Анатолий Макаров - Мы и наши возлюбленные

Отвлекшись от невольной выставки портновского искусства, Тахтаров как-то внезапно увидел новых своих знакомцев нагими и подивился тому, какою единой печатью были отмечены они и в самом естественном своем виде. Прически, казалось, неотделимые от костюмов, шедевры парикмахерского усердия с применением фена и особых бритв, еще можно было считать признаком одного жизненного стиля, в остальном же проявлялось уже единство породы, родство биологического типа.

Природной статью были отмечены все без исключения эти ребята, но было так же понятно, что в свое время она была упрочена и возделана нешуточной приверженностью к спорту, к плаванью, скажем, или к штанге. Однако в последние годы — это тоже читалось без промедления, — спорт несколько стушевался перед напором новых житейских соблазнов, рельеф отличной мускулатуры у всех без исключения был подернут еще не слишком основательным, но уже заметным слоем молодого, вальяжного жирка.

Один Женька выделялся среди сослуживцев поджаростью стайера, прыгуна, молодого незаматеревшего волка, — недаром все же товарищи относились к нему с покровительственной иронией. Лысоватый эстрадник почувствовал это и, решив, очевидно, Женьку поддержать, заговорил тоже в тоне дружеской подначки, как чудесно Женька накрыл стол, как замечательно организовал эту встречу и каким вообще чутким руководителем проявил себя во время канадской поездки.

— Я ведь многих руководителей повидал, — продолжал артист, когда, поеживаясь от первого озноба, каким обычно встречает раскаленная сауна, расселись кое-как на полке.

— И таких, и таких, — мимолетным движением плеч, едва заметным остекленением глаз он зримо представлял образ недреманной бдительности, а заодно и туповатого безразличия. — А Евгений — это же интеллигент! На любые темы! Хочешь с мэром, хочешь с губернатором!

Женькины товарищи, разомлев от жары, на мгновение прибавили, по ощущению Тахтарова, в своей монументальности. Им вроде бы и приятно было услышать, что один из них на ответственном своем посту не ударил в грязь лицом, и в то же время сама, как говорится, постановка вопроса была им забавна. А как же могло быть иначе, говорили их заслуженно расслабленные позы, обмякшие могучие плечи, разбросанные широко ноги, покрытые жемчужным потом молодые животы.

Тахтаров тоже ощутил, что наконец «потек», сухой здешний жар пробрал и его и раскупорил поры. А вообще сауна ему не слишком нравилась. Чисто, конечно, и пахнет нагретым деревом, и булыжник на электрической жаровне таинственно багровеет, однако что-то искусственное, механическое чудилось Тахтарову в этом потном упорном сидении на специально подложенных, чтобы не обжечься, дощечках. Походило все это на работу, причем не компанейскую, не лихую, а ту, что требует более всего чугунной благонамеренной усидчивости. Нет, думал он, с веником все же веселее, русская баня остается забавой, импровизацией, душевным делом, где есть простор для личного проявления, здесь же не душой принято отходить, а планомерно и методически выделять пот.

Впрочем, когда мало-помалу выбрались из парилки и попадали один за одним в небольшой, но глубокий бассейн, полный зеленоватой воды, Тахтаров впервые за вечер испытал мучительный приступ блаженства. Он не удержался и ухнул по-мальчишески, чем удивил новых своих приятелей, которые и в холодной купели не растеряли осмотрительной степенности. Прямо из бассейна Тахтаров вновь полез на полок и оказался там в одиночестве, остальной народ направил стопы в предбанник. Когда Тахтаров явился туда, картина его взору представилась чрезвычайно живописная, неясные образы из древней истории вызывающая в памяти. Самое удивительное, что на кого-либо из цезарей или сенаторов, проконсулов и триумфаторов походили больше всего не актеры, как можно было бы ожидать, а Женькины коллеги и особенно осанистый блондин. То есть актеры, завернувшись в простыни, тоже напоминали персонажей древности, именно так, как и должны напоминать актеры, отдыхающие между съемками, а блондин будто бы этим самым проконсулом и сенатором и родился. Такая натуральная, ненаигранная угадывалась в нем сила, так естественно привык он к вниманию, к тому, что слово его ждут и взгляд его ловят.

— Евгений молодец, — говорил он неспешно, разглядывая время от времени пиво в своем стакане, густую и неподвижную высокосортную его пену, — ничего не скажешь. Хотя, с другой стороны, как я понимаю, поездка была нетрудной. А они ведь разные бывают. — Он обвел присутствующих особым значительным взглядом.