Дмитрий Стахов - Сон в начале века

Но я поехал и пересек все пространство страны на самолете и оказался в поместье одного человека, который был главным над людьми севера и ждал меня, чтобы посмотреть мне в глаза и понять насколько серьезны люди юга. Мне говорили, что у этого человека много всего, но такого богатства я не ожидал: мрамор, золото, бронза, малахит, ценные породы дерева. Мне пришлось разрешить несколько раз себя обыскать и, когда охрана сказала: «Входи!», я толкнул большую стеклянную дверь и оказался в настоящем лесу. Это был самый большой зимний сад в мире! Высоченные деревья устремляли свои стволы ввысь, изумрудная трава стлалась под ноги, журчали меж камней ручьи, разливались озера, шумели водопады, пели неведомые птицы. Я шел по лесу и временами выкрикивал: «Ау!», и мне никто не отвечал, а по мере моего движения вглубь леса лес становился все более и более дремуч и темен, и даже какие-то хищные животные кровожадно и злобно рычали то тут, то там, а какие-то травоядные жалобно хрипели и стонали, и я уже подумывал развести костер, пожарить каких-то кореньев, заморить червячка, уже собирался встретить ночь, ибо этот зимний сад был устроен так хитро, что в нем день начинал клониться к вечеру, как на мое очередное «ау!» откликнулись: «Сюда! Сюда!»

Я пошел на голос и на краю маленькой полянки увидел сидевшего на ветке старика. Старик был гол, худ, вонюч, мускулист, волосат и нечесан. Видимо, он давно сидел на дереве и давно ждал того, кто найдет его в этом лесу. «Стань здесь!» — сказал мне старик, указывая на место прямо под деревом, а когда я подчинился, вдруг прыгнул мне на плечи, оседлал меня прочно, сжал мою шею своими ногами, вцепился мне в волосы узловатыми своими пальцами. Я попытался старика сбросить, но это мне не удалось: он будто ко мне прирос.

— Что тебе нужно, старик? — вскричал я, но старик начал стучать по мне твердыми, как камень, пятками, пришпоривать и гнать через весь зимний сад. И со стариком на плечах я пустился в обратный путь к той стеклянной двери, через которую меня в сад запустили. Стегаемый ветками, спотыкающийся, грязный и мокрый, я добрался до двери и увидел, что обращенная к саду ее сторона — зеркальная, увидел свое отражение и понял, что являю собой жалкое зрелище. Старик же всмотрелся в мое отражение и заголосил противным гнусавым голосом, прихохатывая и скалясь: «Этот парень нам поможет! Это наш парень! Нам его послала судьба!», и оказалось, что старик этот и есть тот самый главный северянин, кто хотел проверить серьезность людей юга.

Продолжая сидеть у меня на плечах, старик приказал идти одеваться.

В гардеробной старика одели, причесали и надушили, а со мной обращались как с бессловесной тварью: меня толкали, заставляли приседать, вертеться на месте, награждали тумаками и затрещинами. Старик же сверху костерил меня последними словами, всячески обзывал, поносил и издевался. Потом мы вышли на улицу и сели в большую машину с таким высоким кузовом, что я со стариком на плечах мог там свободно повернуться и сесть. Пока мы ехали, старик курил, стряхивая пепел мне на голову, пил коньяк, мне не предлагая, и бранил шофера, который якобы слишком резво брал с места и слишком резко тормозил. Мы миновали пригороды и показался крупный город, где было много мостов, рек, дворцов, куполов и прочих достопримечательностей; въехали в просторный двор большого дома, остановились у высоких дверей. «Выходи, южанин! — закричал старик, щипля мне шею и наподдавая пятками. — Мы приехали!»

Я вышел из машины и вошел в высокие двери, поднялся по длинной мраморной лестнице и оказался в большом, ярко освещенном зале, где стояли полукругом люди, которые при появлении старика начали кланяться и угодливо улыбаться. А старик подгонял меня к каждому из присутствовавших в зале, с высоты с ними здоровался и направлял меня к следующему. Каждому старик говорил приятные слова, спрашивал о здоровье, о детях, женах, любовницах, а я был под ним бессловесной подчиненной тварью.

Наконец открылись другие высокие двери и все, со стариком на моих плечах во главе, направились в залу, посредине которой стоял покрытый зеленым сукном стол, вокруг стола — стулья. Все расселись, а старик сел на специальный стул с высокой спинкой, и наконец до меня дошло, что я не первый из тех, кого старик оседлывает и над кем он так издевается.

Председатель, крупный и лысый человек с большим добрым лицом постучал кулаком по столу, воцарилась тишина, и мой старик прокашлялся и сказал: «Южные хотят чтобы мы заплатили им наши долги. А мы хрен кому когда платили долги! И мы хрен кому их заплатим!» Тут все повскакивали с мест и заулюлюкали. Старик же так ударил меня кулаком по темени, что у меня потемнело в глазах, и мне пришлось вскочить тоже. «И мы всех южных почикаем! — продолжал старик, с каждым словом заводясь и забирая все выше. — А этого сосунка мы порежем на мелкие кружочки!» Что тут началось! Общее безумство и безобразие. Все кричали и вопили, все скакали и подпрыгивали, а председатель, крупный и лысый человек с большим добрым лицом, подбежал к моему старику и снизу униженно стал просить: «До того как мы его порежем, разреши я его растлю и испорчу! Разреши! Ну разреши!»