Дмитрий Стахов - Сон в начале века

После отъезда дяди Половинкину пришла в голову мысль об относительности всего сущего. А еще он подумал, что раз его семья от измены четвероюродного дяди не пострадала, то разговоры о страданиях других семей от грехов их членов — выдумка, призванная оправдать или, что еще хуже, скрыть и замазать, подлинные грехи тех, кто попал под жернова, попытка выставить их этакими невинными овечками. «А как же иначе? — думал в этой связи Половинкин. — Как же? И не было невинных! Такое было время! Враждебное окружение! Или ты или тебя, и третьего не дано!»

Подобные рассуждения приводили Половинкина в гармоническое равновесие. Он радовался тому, что приносил ему день, радовался утру, вечером предавался отдыху и нехитрым развлечениям, ночью спокойно спал, причем иногда мелодично похрапывал, почмокивал, постанывал, чем умилял жену, Половинкину, в девичестве Абуянчикову.

И тогда умиленная Половинкина, подперев голову рукой, сквозь зыбкую темноту всматривалась в лицо мужа. Ей было хорошо с Половинкиным. Она, в сущности, не могла себе и представить — как бы она жила с другим, как бы спала с ним, как бы ела, пила, разговаривала. Половинкин был у Абуянчиковой первым и единственным. Да и Абуянчикова была у Половинкина первой. Они оба были молоды, неопытны и встретились после выпускного вечера на Воробьевых горах. Оба они смотрели с этих гор вперед, в будущее, но пока еще не видели себя вместе, ведь каждый из них стоял среди своих одноклассников и одноклассниц, причем Абуянчикову обнимал за плечи некий притащившийся на гуляние с ее классом парень, выгнанный за всяческие безобразия из школы, уже отсидевший полтора года, уже больше месяца безрезультатно добивавшийся от Абуянчиковой согласия и почему-то уверенный, что после выпускного вечера она ему обязательно даст, размягчится — и даст.

Половинкин же, желая проявлять силу и независимость, решил спуститься от обзорной площадки прямо по траве, полагаясь исключительно на свою ловкость, силу ног, способность сохранять равновесие, но трава была предательски мокра, июньская роса крупна и рассыпана щедро. Стоило Половинкину сделать всего лишь несколько действительно ловких шагов, как он начал скользить, а потом упал на ягодицы и, словно на санках по накатанному снегу, покатился вниз. Как же все хохотали там, наверху, как над ним потешались! Смеялись все школы столицы, выпускники, родители выпускников и учителя! Смех становился тише — Половинкин мчался вниз, смех практически стих — Половинкин остановился в самой оконечности длинного и крутого склона. Он поднял взгляд и увидел как выпускники медленными, аккуратными букашками спускаются по тропинкам и ступеням. Сказали бы Половинкину, что среди этих букашек спускается и его будущая жена Абуянчикова, он бы очень удивился, но до встречи с нею оставалось каких-то полчаса.

Половинкин добрался до воды, в укромном месте снял пиджак, рубашку, ботинки и носки, нырнул прямо в брюках: он думал, что таким образом сможет хоть их-то отстирать, а если еще поелозит в них по речному песку, то брюки останется только высушить. Он поплавал, понырял, поелозил, выбрался на берег, разделся догола, выжал брюки, встряхнул их и заметил, что след от травы никуда не делся, а материя от еложения по речному песку прорвалась. Половинкин швырнул брюки оземь и собрался было их топтать, но рядом, в кустах, услышал два голоса: один — девушки, другой — парня.

Девушка говорила, что не надо, а парень отвечал, что нет, наоборот, очень даже надо! Половинкин подошел к кустам. Девушка говорила, что, если ее не отпустят, она начнет звать на помощь, что она не хочет, что не любит, что парень девушке не нравится, а парень, наоборот, утверждал, что он хочет, что он любит, что девушка ему нравится, а если она будет кричать или продолжать кочевряжиться, то он устроит ей такую сладкую жизнь, что она век помнить будет, что лучше сейчас немедленно дать, что если немедленно не дать, то он все равно свое возьмет, а вечером еще и «на хор» поставит — корешей-то много: все Реутово, да и на Щелковской найдутся. Половинкин раздвинул ветви кустов: девушка была прижата к стволу дерева, парень одной рукой хватал девушку за грудь, другой пытаясь залезть под юбку. Девушка — это и была Абуянчикова, — увидела Половинкина, подумала, что реутовские уже здесь, и заплакала. Парень обернулся. «Что, бля?! — поинтересовался парень у Половинкина. — Гулять негде? Иди отсюда, козел!»

Половинкин подошел, и парню пришлось отпустить Абуянчикову. Он развернулся к Половинкину и встал так, чтобы Половинкин мог разглядеть его татуировки: на запястьях какие-то слова, на пальцах перстни, на груди — крест и русалка, а потом сплюнул под ноги Половинкину и еще раз обозвал козлом. Половинкин ударил только один раз и парень погрузился в глубокий отруб — удар у Половинкина был поставлен очень хорошо.