Андрей Кокоулин - Силы сопротивления

Бурдюков выпрямился.

Это будет партизанская война. Скрытная. Сколько-то мы продержимся. Интересно, есть ли у них штурмовые группы? Или запрут нас здесь, на верхних этажах? Меньше потерь, меньше возни. Только вряд ли они смогут перекрыть все выходы, можно ведь спуститься и на веревке. Но если тепловизоры и автоматические турели…

Бурдюков долго размышлял, как добывать еду, как устраивать ловушки, как пополнять ряды бойцов. Тут просто, думалось ему. Тут аккуратно отлавливать тех, кто идет на диагностику в медицинское крыло. Дня два-три, и фальшивая картинка без необходимой подпитки даст сбой, а там — здравствуй, реальность.

Просто покажи человеку, где он жил, в чем он жил, и он будет с нами. Возможно, получится устроить целый город здесь, наверху. Правда, заметят.

Бурдюков приподнял голову — в зале, кажется, стало светлее, стекла слабо осветились розовым. Рассвет? Стараясь не скрипеть пружинами, он осторожно повернулся набок. На кроватях похрапывали, никто не шевелился. Бурдюков попытался угадать, кто где спит, но по укрытым одеялами силуэтам это было невозможно. Ну, на центральных койках, понятно, играли в шахматы Анатолий с Василием, значит, там и лежат. А Перышкин, наверное, ближе к дальней двери.

Почему вот он псих? Хороший парень. А Анатолий — тот еще урод. Из-за таких и получается, что одним — все, а другим — паста под видом мяса. Или омлета. За реку ему захотелось, под купол. А остальные? Так здесь и останутся? Пусть не настоящие, чужие, не Магда, не отец, но люди же!

С ними что?

Мысль развить не удалось — на одной из кроватей произошло шевеление, одеяло вспучилось горбом, и из-под него появилась человеческая фигура. Бурдюков замер, прикрыл глаза, задышал ровно, размеренно. Будто спит. Фигура бесшумно привстала, несколько долгих секунд, белея лицом, смотрела, кажется, в его сторону, потом поднялась и на цыпочках пробралась к столу. Солнце розовым мазнуло по бороде.

Вот сука, подумал Бурдюков.

Едва слышно откинулась крышка контейнера.

— Жрешь, сволочь? — просипел Бурдюков, опасаясь разбудить остальных. — В одно горло? Ну-ка, брысь оттуда!

Фигура на первом же слове нырнула вниз, но потом, видимо, понимая, что прятаться просто глупо, показалась из-за стола и с ложкой, полной розовой пасты, посеменила в сторону Бурдюкова.

— Я это… я же не владею… — раздался виноватый шепот.

— Чего?

— Устоять не могу.

Василий в майке, с голыми ногами предстал перед Бурдюковым в согнутой позе. На ложке круглился ком.

— Жор у меня по утрам.

— Урод ты, — сказал Бурдюков, садясь на кровати.

— Как есть, — покаянно кивнул Василий, — а что сделать? Хочешь, ты съешь. Только не говори никому.

Он протянул ложку.

— Знаешь…

Бурдюков хотел сказать, что за еду не продается, и объедать своих — самое последнее дело, но не успел. Ложка выпала из рук Василия ему на колени, испачкав розовым живот и трусы. Ком пасты, липким холодком прокатившись по бедру, шлепнулся на пол.

— Что ж ты втихую жрешь! — взревел вдруг Василий, попытавшись ударить Бурдюкова в лицо пятерней. — Мужики, у нас тут крыса!

— Чего? — опешил Бурдюков.

Перышкин и Анатолий вскочили с кроватей. Тезка-блондин лишь приподнялся.

— Крыса! — повторил Василий, хватая Бурдюкова за руки. — Смотрите, смотрите, пока он следы не уничтожил!

— Что ты мелешь, урод!

Бурдюков оттолкнул Василия, но тот и не подумал прекращать вопить:

— Смотрите! Не говорите потом, что не видели! В наглую жрал!

Бурдюковского предплечья Василий не выпустил, стремясь повалить соперника боком на кровать. Они сцепились.

— Ну ты сука! — вздергиваясь, прошипел Бурдюков.

— Сам! Сам такой! — кололся бородой Василий.

Он был толще, сильнее, но Бурдюков был жилистей. Ложка звякнула под ногами. Треснула по шву майка.

— Тварь!

— Рожа!

Василий впечатал пятерню Бурдюкову в лицо. Бурдюков зарычал сквозь чужие, крепкие, сладковато пахнущие пальцы. В тесном танце они закружили вглубь зала, и тогда их наконец кинулись разнимать.

— Стойте! Хватит!

Анатолий повис на Василии. Саня Перышкин принялся разрывать сцепку рук. Несколько секунд они вчетвером исполняли какую-то сопящую, мычащую, напряженно шевелящуюся скульптурную группу, пока не распались на две новые пары: Анатолий с Василием, Бурдюков с Саней.

— Я поймал его! — проорал Василий, протягивая руки через голову препятствующего ему Анатолия.

— Чего? — ответил Бурдюков, ощущая бешеное желание засадить Василию кулаком в глаз. — Это ты жрал!