Андрей Кокоулин - Силы сопротивления

Бурдюков не видел ни фабрик, ни монорельсовых поездов.

Пространство, которое он обозревал поверх голов, на две трети включало серую простыню неба, ниже которой тянулись жидкие струйки и завитки белесого дыма. Остальную треть занимали выстроившиеся по обоим сторонам проспекта многоквартирники и уже облетевшие по октябрю черные деревья.

Дома выглядели жутко.

В голове у Бурдюкова прошлое пало перед настоящим. Блестящие зеркальными окнами здания с весело окрашенными балконными поясами, разбитыми вокруг клумбами и аппликациями на стенах, которые он помнил детально и ярко, рассыпались и пересобрались в серый панельный кошмар, голый бетон в двадцать этажей, битые окна и грязные ленты полиэтилена, колыхающиеся на ветру. Ни света, ни уюта.

И тени жильцов в голых коробках квартир.

Как же это? — подумал Бурдюков, трясясь. Что же это? У меня — психическое расстройство?

Проспект сузился, и толпа сбилась теснее. Мелькнула ограда из прутьев, витки колючей проволоки, проплыли серые колпаки непонятных приземистых строений. Раньше Бурдюков их не замечал. Не видел? Он попробовал оглянуться, чтобы рассмотреть их внимательнее, но его сдавили так, что почти лишили возможности двигаться.

Здание, в которое стремился людской поток, нависло над Бурдюковым, обросло выступами и шипами, точками окон и потеками краски. Оно не утратило своей монструозности, но сделалось неопрятнее и грязней. Будто зубы, обозначились высокие проемы. Между ними бугрились непонятные наросты.

Еще плотнее.

Глядеть стало можно только прямо, на соседей, на их черепа и уши, на редкие остатки волос, грязные шеи и пласти…

Господи! Бурдюков обнаружил, что у каждого впереди идущего на затылке, ближе к левому уху, присутствует небольшая пластинка. На каждой — штрих-код и номер. У кого-то пластинки были телесного цвета, у кого-то — серые и розовые. Вокруг них, кружком, белела депилированная кожа.

У парня, ковылявшего правее, пластинка, правда, отсутствовала совсем, но виднелась темная полупрозрачная шторка, за которой угадывались штырьки разъемов.

Кошмар.

Бурдюков сглотнул и поискал глазами хоть кого-то, кто может разделить с ним ужас открытия. Нет, никто, похоже, не имел такого желания. Все смотрели вперед, в пустоту, в пасти здания-монстра.

Работнички! Слепые куклы! Или роботы?

Ах, если бы Бурдюков мог освободить зажатые руки, он обязательно проверил пластинку и у себя! Кажется, именно ее осматривал вчера доктор. Бурдюков запомнил это скользящее, почти интимное движение. А что он сделал потом? Выключил? Почистил и перегрузил? Неужели его, Бурдюкова, можно просто на время отключить?

Разве он лампочка? Или холодильник?

Бурдюков запнулся на нижней ступеньке, но упасть ему не дали — понесли вперед и вверх, за пилоны, к проемам, под козырек, мигающий россыпью крохотных огоньков. Поток разбился на рукава, обжатые изогнутыми барьерами.

Все было внове.

Бурдюков помнил, что проход был шире. Но ему пришлось чуть ли не протискиваться в металлическую арку, которая по ее преодолению пискнула и мягко осветилась зеленым. Потом оказалось, что рядом с арками, на небольших возвышениях-островках крутятся цилиндры, из которых прыгают с человека на человека точки лазерных лучей. В углублениях цилиндров хищно поблескивал металл. Обширный холл был плохо освещен, у дальней стены, раньше пустой и ничем не примечательной, теперь вздувалось матовое стекло, за которым слабо угадывались человеческие фигуры и голубоватые пятна экранов.

Бурдюков прошел вперед, к колоннам, и остановился.

Куда дальше? Налево, вместе с большинством, подгоняемым световой волной с высокого потолка, в вертушки дверей? Или направо, с редкими больными, снова на профилактику?

Он дотронулся до затылка. Вот она, пластинка, чуть проминается под пальцем.

— Чего стоишь?

Из-за квадратной колонны вышел человек в темном комбинезоне. На плече у него висел автомат. Бурдюков почему-то был уверен, что вчера этот автоматчик представлялся ему респектабельным работником в деловом костюме. И лицо у него было не такое жесткое, скуластое, небритое.

— Что?

— Какого хрена остановился? Завис?

Ближайший цилиндр выцелил Бурдюкова лазерным лучом, отметив красной точкой левую сторону груди.

— Я это…

Бурдюков обнаружил, что куртка на нем являет собой обрывок то ли тонкой шторы, то ли пододеяльника, а ниже вовсе и нет ничего, кроме грязных и дырявых трусов, и попытался как-то задрапировать наготу.