Джульет Греймс: Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

Для нее самой собственная привлекательность ровно ничего не значила. Стелла давно решила, что замуж не пойдет, и не старалась понравиться. Чем шокировала добрую и послушную Четтину: и впрямь, как можно столь жестоко крушить надежды соискателей? Никто тогда не знал и даже подумать не мог, что сестрам суждено стать кровными врагами на целых тридцать лет, – ибо в детстве и юности, да и долго после они были лучшими подругами. К ним, неразлучным, даже потенциальные женихи подкатывали по двое.

– Неужто ты не можешь быть полюбезнее! – упрекала Четтина, округляя глаза в священном негодовании. Даром что младшая, она тревожилась за Стеллу не меньше, чем мама сестер, Ассунта. И неудивительно, при Стеллином-то хроническом невезении. – Смотри, стервой прослывешь!

– Брань на вороте не виснет, – отмахивалась Стелла.

Не то чтобы она гордилась своей внешностью – в доме даже зеркала не было, Стелла себя толком и не видала, – но ей очень льстило, что она в деревне самая красивая. Просто Стелла высоко ценила власть – любую; а какой властью могла располагать бедная девушка, да еще на юге Италии, да еще в сельской местности, да еще в период меж двух страшных войн? Только властью, которую дает привлекательность.

В-третьих, Стелла имела острый ум и ловкие руки. Стелле нравилось превосходить других – и ей это во многом удавалось. Например, она лучше всех шила и вязала; ее шелковичные черви давали больше всего шелка, и каштанов она собирала больше всех за день работы в саду дона Манкузо. Стелла также имела способности к арифметике и могла очень быстро считать в уме; обладала отличной памятью, по каковой причине ее было невозможно переспорить – она ловила оппонента на слове (зачастую на том слове, которого сам оппонент уже и не помнил). Стелла любила животных. Стоило ей взяться кормить негодных кур, как те начинали исправно нести яйца. Вот со стряпней у нее не ладилось – так она и не стряпала. Тут что важно? Важно знать свои слабые места и не тратить время попусту, да и продукты не портить, особенно когда есть на кого переложить неприятную обязанность. Очередной признак ума и деловой сметки, а также заботы о собственной репутации. От матери Стелла унаследовала собранность, от отца – тотальную недоверчивость. Комбинация получилась необычная: с одной стороны, Стелла могла работать как лошадь, с другой – никому не позволяла на себе ездить. Стелла всегда добивалась своего. Поистине, такую особу лучше иметь в друзьях, чем во врагах.

В-четвертых, Стелла уродилась упрямой. Упрямство в чести у калабрийцев, зато в Штатах оно обеспечило Стелле немало проблем. Жизнь гнула, ломала, унижала Стеллу Фортуну – Стелла Фортуна лишь становилась нетерпимее, отражала удары с нарастающей активностью, горячее ненавидела компромиссы. Боролась с собственными слабостями и презирала слабости чужие. Исключение она делала единственно для матери.

К шестнадцати годам, к отъезду из Иеволи, Стелла успела трижды побывать на волос от смерти и нажить свои знаменитые шрамы. Сейчас расскажу об этих трех недо-смертях. В семье о них говорят с придыханием, и каждая имеет несколько пафосное название: «атака баклажанов», «свинопопрание» и «заколдованная дверь». По-моему, иеволийские недо-смерти – самые загадочные из всех; но это и нормально, с учетом обстоятельств места (горная деревушка) и времени (первая треть прошлого столетия). Там и тогда колдовством веяло буквально ото всего; современность вытравила все мистическое из наших жизней, а заодно и из смертей.

На протяжении двух столетий деревня Иеволи оставалась тайной. Как и в большинстве деревень Калабрии, жили здесь бедно; как и большинство деревень Калабрии, Иеволи изначально строили на принципах труднодоступности. Никаких дорог для связи с другими населенными пунктами – только ослиные тропы, петляющие в непролазных зарослях мимозы и омелы. Иеволийцы имели немного – но в «набор» входила безопасность – закрытость для захватчиков, чужаков, для всего остального мира. Открыты они были только для своих – но зато уж нараспашку. Да еще разбойники, бродившие в горах, время от времени похищали козу или обчищали до нитки запоздалого путника; дополнительный резон не покидать деревню.

Мужчины в Иеволи почти поголовно были contadini – поденщиками; двигались вслед за солнцем с поля на поле, лишь бы землевладелец платил. Своей земли они не имели. Поденщик зарабатывал ровно столько, чтобы семья сводила концы с концами, – конечно, при условии, что провизию добывает жена, трудясь в огороде, разбитом на склоне горы, а дети выходят в поле, едва начинают мало-мальски соображать.