Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

Бернадетта присела. Собака попыталась прыгнуть ей на подол, но от слабости смогла только ткнуться носом в коленку. Берни сама подхватила Пенни, как ребенка, стала, заливаясь слезами, укачивать, гладить страдальческую мордочку и дрожащие лапки. Поистине Господь явил чудо, и кому – Берни, которая целых три летних месяца ставила под вопрос само существование Бога! Собака не могла, ну никак не могла выжить в этих зарослях, продержаться почти четверо суток. Но вот же она – у Берни в объятиях!

Всю дорогу домой Бернадетта, врубив радио на полную катушку, подпевала «Роллинг стоунз». Собака ехала у нее на коленях, и Берни улучала моменты, чтобы погладить свою любимицу по вздымающимся ребрышкам, прежде чем снова положить руку на руль. Дедушка Антонио притих на сиденье. Берни надеялась, что его гложет раскаяние.

На въезде в Хартфорд она выключила радио и процедила:

– Еще раз тронешь эту собаку или любого из наших питомцев – я тебя убью. Понял?

Берни не преувеличивала. Чуждая жестокости, она могла бы свершить акт насилия, если бы он послужил для общего блага. Это было бы только разумно, разве нет? Разумно и гуманно.

– Честное слово, убью. Вот этими самыми руками, слышишь?

Антонио шмыгнул носом и ничего не ответил. Берни подрулила к номеру 3, выскочила, прижимая к груди Пенни, хлопнула дверью, бросилась к крыльцу. Дед и сам до дому дойдет, не развалится.

В пятнадцать минут шестого, когда Тина после работы решила заглянуть в номер 4, Стелла все еще дожидалась Антонио на заднем крыльце.

– У тебя же вроде вечерняя смена! – воскликнула Тина, увидев сестру. – Что ты здесь делаешь?

– Жду, когда старик вернется. – Стелла привстала, явив нож, нагретый ее ляжкой. – Работу вот пропустила, чтоб припугнуть его, а то распоясался. Пусть знает: на этот раз я его точно прирежу.

– Стелла! – в ужасе ахнула Тина.

– Присядь. – Стелла похлопала по бетону рядом с собой, словно подзывая кошку. – Сейчас узнаешь, за что я хочу его убить. Только про это надо шепотом.

По мере того как Тина слушала, глаза ее округлялись. Наконец она вымучила:

– И впрямь кошмар… Но что ты можешь тут поделать?

– Смертью могу пригрозить, если он еще раз лапы распустит.

– Даже не думай!

– Это еще почему?

– Потому что он – твой отец!

– И что из того?

– А то, что к отцу надо с уважением!

– Он уважения во всю жизнь ничем не заслужил! Ни единым поступком!

Пелена ненависти к отцу, оказывается, обладала свойствами растягиваться; сейчас она растянулась настолько, что хватило и на Тину. Зашоренная все-таки у Стеллы сестра – даже узнав насчет растления, блеет о патриархальных заповедях.

– Тина, на карту поставлены судьбы невинных детей – моих и Микки. Тут любые средства хороши, главное, защитить.

– Только не отцеубийство! Не можешь ты умертвить родного отца!

В Тинином голосе сквозил неподдельный ужас.

Стелла фыркнула. Сестра вызывала у нее отвращение.

– После содеянного ему дорожка прямиком в ад. Мне без разницы, отец он мне или не отец.

Страшная, темная мысль мелькнула у Стеллы: Тина ведь из номера 4 не вылезает! А если и она знала? Или догадывалась?.. С поспешностью, вызванной стремлением к самозащите, Стелла отмахнулась от этого предположения. Однако совсем изгнать его не удалось. Недодавленное, оно клокотало в сердце и вырвало из Стеллиных уст резкую фразу:

– Будь ты сама матерью, ты бы иначе на это смотрела. Первая забота женщины – ее дети, а не отец.

У Тины челюсть отвисла. Зачем же с ней – вот так? Тина хлопала глазами, силилась понять: Стелла права – или она просто задеть ее хотела? Разве мало того, что Тину целых двадцать лет колет и мучает бездетность? Что Тина живет с этим словом – «никогда»; что боль невозможно умерить, а пустоту – заполнить заботами о племянниках, о детях Стеллы, которым Тина уж, кажется, все сердце свое отдала? Нет, Стелла несправедлива. Просто Антонио неизвестно где, а Тина – вот она, рядом. Очень удобно на ней отыгрываться.

Стелла и сама это понимала, но брезгливая досада на сестру оказалась сильнее здравого смысла. Даже в такой ситуации Тина продолжает сыпать теми же банальностями, которые последние пятьдесят лет потворствовали Антонио в его гнусностях.

И вообще, что сказано, то сказано. Если Тина не понимает, стоит ли слова тратить?

Сестры еще посидели в полном молчании. Наконец Тина поднялась, отряхнулась.

– Смотри, Стелла, палку не перегни, – произнесла она с кислым видом.