Дмитрий Стахов - Крысиный король

— …был арестован, когда пытался уйти в американскую зону. Сначала его отдали чехам, потом полякам, ни те ни другие не знали, что с им делать — виселицы он не заслужил, кормить в тюрьме за просто так смысла не имело, потом все-таки решили повесить, начали готовить трибунал, в сорок седьмом, но решили вместо трибунала передать советским, и его отправили в шарашку, где он много о чем рассказал, например — про лампочки Пьера Карну, но это никого не заинтересовало, инженер Кондратьев такие же или почти такие же лампочки уже изобрел, и был Кондратьев в той же шарашке, два — как это сказать? — ламповеда? — на одну шарашку много, и моего отца даже собирались отпустить, где-то году в сорок девятом, восточные тогда собирались делать секретную службу, нужны были кадры, он в конце концов таким полезным, с большим прежним опытом, для них стал, тем более дядя Карл там уже руководил одним из направлений.

Вальтер споткнулся, чуть не упал, поймал ритм шагов.

— Отцу дали квартиру, он женился на моей матери, они познакомились на съезде юных тельмановцев, однако когда решался вопрос о его судьбе в сорок девятом, после той шарашки, всплыла история с особой группой, подчиненной Шляйфу, они устраняли представлявших потенциальную опасность, тех, кто мог так или иначе оказаться в Англии, в Штатах, у большевиков, там раскрыть свои наработки, которые, однако, уже для Каммлера интереса не представляли, и кто-то нашел документы, рапорты с подписью моего отца об акциях в Польше, в Харькове, в Брно…

— Кто это? — шепнула, скосив на Вальтера выпуклый взгляд, промежуточная вдова.

— Мой брат. Двоюродный, — ответил я.

Нас догнал распорядитель.

— На поминки едем на чем приехали. Едем колонной, но машины сопровождения не будет. Все собираемся на стоянке. Прошу поторопиться, прошу!..

…К стоящему вдали от жилых домов, остановок общественного транспорта, на краю промышленной зоны ресторану нас — меня, Вальтера, Потехина, промежуточную вдову, при посадке в машину подавшую мне тонкие липкие пальцы и соизволившую назваться Вероникой, — привез верный смуглый юноша. Вальтер сел с ним рядом, Вероника между мной и Потехиным.

— Чарта зи? [4] Куда едем? (пушту) — спросил юношу Вальтер.

Юноша вздрогнул.

— Мустакиман [5] Прямо (пушту) , — сказал Потехин. — Чуп ша [6] Заткнись! (пушту) , Вальтер! Расскажи лучше, как твоего отца в лагере кормили. Участвовал ли он в самодеятельности. Нам же интересно! Меня, кстати, зовут Николаем, — Потехин протянул Вальтеру руку, тот, ловко изогнувшись, руку пожал.

— Вальтер, очень приятно… Кормили поначалу плохо. Все исхудали, но в большинстве своем понимали, что вся страна живет тяжело, идет восстановление разрушенного войной хозяйства, понимали, что разрушения эти в значительной степени дело рук…

Мы тронулись с места. Выехали со стоянки, покатили по широкой улице, вдоль которой торговали цветами и венками. Юноша держался за ритуальным автобусом с темными коричневыми печальными стеклами. Потехин что-то очень тихо, легко журчащим шепотом рассказывал Веронике, я смотрел в округлый, коротко стриженный, со вмятинкой чуть ниже макушки затылок юноши, он поглядывал в зеркало на Веронику, краснел и шмыгал носом. Вальтер продолжал:

— …их собственных. Отца после шарашки направили в лагерь, где были только старшие офицеры. Он дал согласие сотрудничать с комитетом «Свободная Германия», но были и такие, кто не только не соглашался на это сотрудничество, но и открыто выражал недовольство и презрение к тем, кто на это шел, упрекая в предательстве, в отказе от присяги. Правда, сотрудничество отца со «Свободной Германией» продолжалось недолго, его открепили, как члена эсэс, потом комитетских начали отправлять в советскую зону, не всех, кого-то оставляли для пропагандистской работы, оставили многих, лагерь пятьсот четыре, они строили дорогу Карпинск — Волчанск, рядом был лагерь венгров, между ними и немцами были стычки, так что их стали разводить по разным участкам. Старшие офицеры могли не работать, им все равно полагался офицерский паек, но работа давала, пусть — мимолетное, ощущение свободы…

— Да, арбайт мехт фрай, — сказал Потехин.

— Махт! Махт, не мехт, — Вальтер улыбнулся, через плечо посмотрел на Потехина. — Мехт на идише. Мехт скорее значит «делай». Как в анекдоте — «Ривке, мехт мадера!» Шляхтич заходит в корчму и говорит корчмарю-еврею… Простите, простите, сейчас не до анекдотов! Так вот, кормили там неважно, капустный суп, каша, через день рыба, давали навагу, но у наваги есть такая черная пленка, ее при потрошении необходимо удалять, иначе рыба будет горчить, и, конечно, никто эту пленку не удалял, и они ели горькую рыбу. Горькая рыба плена…