Дмитрий Стахов - Крысиный король

— Это пройдет, — сказал, доедая сельдерей, Зазвонов. — Тебе надо выспаться. Его могут долго держать до суда. Ищут командира этих ратников. Он из страны уехал, а в международный розыск его не объявляли. Плохо работают. Могут не найти, и тогда на твоего Илью повесят больше, чем на нем висит по делу. И на его эту… как ее…

— Иру?

— Ну да, на нее…

У Дерябина было незапоминающееся лицо с правильными чертами. Раз взглянул и забыл. Ничего не выражающие глаза. Он был важным звеном в финансировании большими людьми настоящих, жестоких боевиков. Среди которых, пусть пока в статусе кандидата, был мой Илюша. Из денег, выделяемых большими людьми, Дерябин присваивал значительную часть. Дела его французской фирмы шли неважно. Мировой финансовый кризис. Дерябин переживал за своих французских рабочих. Крал все больше и больше, но убили его не за воровство, это грехом не считается. Я кивнул, оглядел зазвоновскую обстановку. Конечно, не считается…

…Через два дня после похорон отчима я приехал в дом Дерябиных забирать Тарзана. Со мной увязался Вальтер. Обе сестрички — Нона оказалась совсем на Викторию не похожей, была невысокой, мягкой, широкоскулой, — очаровались моим братцем, угощали нас кофе. Оказывается, они видели Вальтера в двух телепередачах: в одной Вальтер готовил фасоль, в другой рассуждал о перспективах борьбы с терроризмом. С сестричками Вальтер был галантен, но говорил с сильным акцентом. Для интересности. Нона была в тонком черном платке, который она после кофе опустила на плечи, Виктория собиралась улетать в свой Вогалым, место дислокации газо-нефтяной компании «Вогалым-ойл», к семейному очагу.

Нона повела Вальтера смотреть собранные Дерябиным картины, мы остались с Викторией на диванчике с гнутыми ножками. На низком столике были очень вкусные пирожки. Я съел два, потом взял третий, он оказался с курицей. Было слышно, как Вальтер восклицает «Грандиозно! Колоссаль!» Датчики показывали отсутствие крыс. Тарзан сожрал крысят, передушил самок, выел мозги у самцов. Молодой да ранний. Моя собственная линия крысиных волков, смесь диких, подвальных крыс и нежнейших чепрачных, лабораторных.

Виктория придвинулась поближе, от нее пахло кожей и волосами, глубиной, естеством, Потехин говорил, что она несколько раз спрашивала — нравится ли ему ее цветок, так она говорила, — и радостно засмеялась, когда Потехин сказал, что у нее не цветок, а настоящий букет. Запах ее букета был отчетлив, похотлив, она текла. Виктория спросила — откуда я знаю Вальтера?

— Он мой брат, — ответил я. — Точнее — кузен. В Германии и вообще на Западе брат, сестра — это только родные братья и сестры, остальные кузены и кузины…

— Не надо устраивать ликбез, — Виктория улыбнулась, у основания ее крупных зубов шла желтая полоса налета, — я спрашиваю — откуда? — а не кто он вам!

Мне хотелось сказать ей какую-то гадость. Обхамить. Сказать, что она воняет. Что она ебливая сука. Нона отдала деньги, когда мы с Вальтером только приехали, вышедший на свист манка Тарзан уже был в фургоне, сидел в клетке, зализывал раны. Ноне я сказал — спасибо! — в ответ она улыбнулась так, словно собиралась успокоить: «Не волнуйтесь! Я скоро кончу жизнь самоубийством!», пожаловалась на прислугу, на шофера, на повара — все распустились после смерти мужа, все очень быстро отбились от рук, спросила — не смогу ли я отвезти сына Митю на тренировку, шофер убедил, что «Мерседес» нуждается в профилактике, но она-то знает, что это обман, он катается по своим делам, а подсунет фиктивный счет, Вальтер ответил за меня, сказал, что мы отвезем Митю на тренировку, Нона с сыном смогут сесть на переднее сиденье фургона, он сам поедет в кузове.

Митя был тихий, похожий на отца, неприметный, но с решительной складкой на остреньком подбородке, и Нона, когда мы, после показа коллекции картин, после второй порции кофе и свежих пирожков, собрались и поехали, спросила — как прошли похороны отчима. «Откуда вы знаете, что я хоронил отчима?» — спросил я, и Нона ответила, что ей рассказала сестра, Виктория, а ей — мой сотрудник, Николай, которому Виктория показывала дом, который устанавливал датчики, и я хотел было сказать, что Виктория показывала Николаю не дом, а подсовывала ему свой букет, цветок, свою клумбу, которую тот вскопал на совесть, что датчики устанавливал я, но сказал лишь, что похороны прошли хорошо, что было много народу, что пришли бывшие сослуживцы отчима, что предпоследний раз я видел его аж в семьдесят седьмом, когда уходил в армию, что за два года он успел обрюхатить молоденькую журналистку, практикантку в газете, где служил специальным корреспондентом и под разными псевдонимами писал огромные статьи о том, что на верном нашем пути еще встречаются отдельные недостатки, журналистка родила как раз в апреле семьдесят девятого, в мае я встретил отчима на бульваре, с коляской, счастливого, просившего передать привет моей матери, и больше никогда его живым не видел, а еще хотел сказать, что покойного ее мужа, Дерябина, встретил через много лет в Париже, где нашел и своего — как она выразилась — сотрудника, — Николая, но посмотрел на Митю и промолчал.