Тимур Максютов - Зеркальные числа [сборник litres]

Она рассмеялась, взглянув в Лехино ошеломленное лицо.

– Посмотри в небо, Алексей.

Леха послушно задрал голову. Небо наливалось вечерним светом, облаков почти не было, так, чуть перилось в высоте, а далеко над лесом кружила большая птица, ястреб, вроде.

– Это орел, – сказала Настя. – Великий Орел Айы Тойона. Он летит за тобой, чтобы отнести тебя к Центру Мира, к вершине Березы, – она плавно повела рукой, лицо было мечтательное. – Когда Айы Тойон сотворил шамана, он посадил в своей небесной усадьбе березу с восемью ветвями, на которых вили гнезда дети Творца…

Леха закашлялся, Настя отвела глаза от неба, взяла его за руку.

– Я – твоя айя, – сказала она нежно. – Твоя жена в нижнем мире. Пойдем ужинать. Очень важно, чтобы ты здесь поел. Там посмотрим.

Она снова взглянула на птицу в небе, вздохнула.

– Затем, что ветру и орлу и сердцу девы нет закона, – сказала тихо, усмехнулась, потерла виски. – Угадай, что я в школе преподавала?

– Эээ… – Леха мучительно пытался вспомнить, откуда строчки и почему они кажутся такими знакомыми. – Историю?

– Неуч! – Настя рассмеялась, потянула его за собой. – Пойдем, пойдем, мой муж, в наш дом-на-холме. Там горит огонь в очаге, накрыт стол и расстелено ложе. Ну давай же, Алексей, перестань упираться. А то я Адольфа опять из-под болота выпущу, будешь по лесу от него бегать. А он дело знает, это он просто пристреливался. Он знаешь какой наводчик знатный, у него даже медаль была.

Леха ступал за ней, как во сне. Они обогнули холм, пошли вверх. Лес выглядел и ощущался настолько обычно, как сотни раз в Лехиной жизни, что дикость происходящего усугублялась многократно. Муж? Орел? Адольф? Сердце девы?

– Комаров нет, – сказал он вслух. – Тут всегда аж воздух звенит, болото близко.

– Здесь нет, – кивнула Настя. – А были, да, помню. Мы сюда с отцом за черникой ходили. На болоте клюква по осени хорошая.

– Так ты… отсюда?

– Отсюда, – рассмеялась девушка. – Отучилась в Питере, преподавала в Рощино. Русский-литература. Комсомолка. Таким все важным казалось. А, вот и пришли.

Дом был деревянный, старый, похожий на бабкину дачу. Но пах иначе, мхом и свежим деревом, а дачу бабка строила из списанных старых шпал и та устойчиво благоухала креозотом.

Леха сидел на лавке за столом, Настя – напротив. Все в доме было очень просто, и еда на столе была простая – хлеб, сыр, салат, печеная рыба.

– Я хотела тебе жареных змей и жаб в сметане подать, – улыбнулась Настя. Леха вздрогнул и осмотрел рыбу внимательнее. Не, вроде нормальная, карась. – Но ты Пэр Гюнта не читал, красивая литературная аналогия была бы потеряна.

Леха оторвал горбушку, откусил. Было вкусно, хотя голода он и не чувствовал.

– Ты ешь не от голода, – сказала Настя. – Ты здесь закрепляешься, связываешь себя с этим миром.

– Зачем? – спросил Леха. Зачем он миру, этому или какому-либо еще? Он – ничто, никто, оставьте в покое, работать только сильно не заставляйте.

– Чтобы исцелять мир, как положено шаману, – сказала Настя. – И начать с себя. Тут я могла бы тоже удариться в цитаты, но что же я тебя буду ими бомбардировать, если ты их ни хрена не знаешь?

– Некоторые знаю, – пробурчал Леха.

– Ага, – засмеялась она, – тогда скажу теми, которые ты знаешь – помнишь, когда у Человека-Паука дядя помирал, он ему говорил «Чем больше сила, тем больше ответственность». Вот и у тебя будет так же.

Она поднялась убрать со стола, Леха смотрел на нее и думал, какая красивая, и старался не чувствовать того, что поднималось в душе и того, что предполагалось словом «жена».

– Ты давно здесь? – спросил он наконец. – И вообще… как?

– Давно, – улыбнулась Настя, будто бы и не ему, а так, своим мыслям. – Наши наступали. Адольф и Франц зашли в школу с оружием, меня с собой забрали дорогу показывать. Надеялись вырваться из окружения. Я показывала, а сама все с духом собиралась их в болото завести, в голове Глинка играл.

Она завела глаза на Лехин недоумевающий взгляд.

– «Иван Сусанин», балда. Но Адольф меня так глазами ел, что я все не могла момент выбрать, а тут уже и стемнело, они решили заночевать в лесу. Я ночью из веревок выбралась, стала решать – убежать самой, или их убить попытаться. Потом как подумала обо всем, что пережить довелось за последние годы, и сомнений не осталось – сразу потянулась за булыжником и который ко мне ближе спал, тому и приложила в затылок, кость треснула, как глиняный горшок…

Настя замолчала, задрожала, закусила губы. Леха пересел к ней, обнял за плечи, ему мучительно захотелось ее защитить, убрать боль, изменить прошлое. Настя погладила его по коленке, глухо продолжила.