Елена Чумакова - Гроздь рябиновых ягод

Декабрьский день короток, только разгорится, а уж смеркается. Зажгли лампу. Во дворе залаяла собака, заскрипели ворота. Акулина выглянула в окошко:

– Вот и свёкор вернулся, – и захлопотала, накрывая ужин.

Терентий долго возился во дворе, распрягая лошадь, потом гремел вёдрами в сенях, наконец, вошёл в горницу. Глянул на заплаканную Настю, молча сел к столу.

– Объявилась, беглянка? Похоже, не больно много счастья набегала? Чего глаза на мокром месте?

– Сколь есть, всё моё, и счастье, и горе.

– Настя с братьями приехала повидаться, вот и к нам заглянула, – вмешалась Акулина.

– Угу. Ты это, дочка, чарочку налей, да я спать пойду, устал.

Поужинав и выпив, Терентий, не замечая больше Настю, ушел в соседнюю комнату, заскрипел кроватью, надсадно закашлялся и затих.

– Видать, не простил тебя тятя.

– Постарел сильно дядька Терентий, какой-то смурной стал. Вроде, раньше таким не был.

– Это он сдал сильно, как жену похоронил, ничего его теперь не радует.

– Тётка Марфа померла?! – ахнула Настя.

– Да, в одночасье. Почитай, года два назад… Поначалу больно о тебе жалела, меня никак принимать не хотела. Потом смирилась, полюбила даже, тоже дочкой звала.

– Что-то Егора долго нет, темно уж совсем, – глянула Настя в окно.

– Так я его только ночами и вижу. У него хлопот невпроворот, председатель колхоза, я чай.

– Егор? Председатель колхоза?! – ахнула Настя. – Вот это новость! Ай да Егор! Ну, не удивительно, с такой-то хваткой женой. Любого в председатели выведет.

Акулина рассмеялась, махнула рукой: – Скажешь тоже, я при чём?

Егор вернулся совсем поздно, положил на стол перед Настей листок:

– Вот адресок. Видал сегодня Серёгу, ждёт тебя утречком в гости. Я отвезу.

Ночевала Настя в комнате, построенной на месте глинобитного пристроя, в котором прошёл их с Егором «медовый месяц». И хотя постель была мягкой, ей не спалось. Она прислушивалась к ночным шорохам и скрипам, похрапыванию, доносящемуся из соседней комнаты, и думала о детях. Откуда-то взялась тревога, как они там без неё, здоровы ли. Настя уговаривала себя, что прошло только двое суток, как она уехала, что дети под надёжным присмотром, но беспокойство росло. Решив, что завтра, повидавшись с братом, она сразу поедет в Вятку, к старшему брату, Пане, а оттуда на поезде вернётся в Кизнер, а значит, через два дня увидит своих родненьких, она успокоилась и уснула.

Едва рассвело, Егор с Настей поехали в райцентр. Акулина всплакнула, провожая подругу, перекрестила её украдкой на крыльце, однако в глазах читались не только печаль, но и облегчение, что бывшая любовь мужа уезжает навсегда.

Утро выдалось ясным, с лёгким морозцем. Лошадка шустро бежала по искристому снегу. Весело поскрипывал снег под полозьями. Вместе с ночным сумраком растаяла тревога, Настя радовалась предстоящей встрече с любимым братишкой.

– Эх, Настёна, Настёна! Не жалеешь, что сбежала от меня? Жила бы, как у Христа за пазухой, не пришлось бы столько горя мыкать, – оглянулся Егор.

Настя и сама думала об этом бессонной ночью. Смирись она, не сбеги одиннадцать лет назад от нелюбимого мужа, и не было бы в её жизни ни нищеты, ни вонючего барака, в котором нет покоя ни днём, ни ночью, ни тифозной палаты, ни маленького одинокого холмика с кое-как сколоченным крестиком на пустыре за бараком. Но не было бы и горячих, страстных ночей, ласковых рук любимого, задушевных вечерних посиделок под рябиной, счастливых, наполненных заботой о своей семье дней. Вспомнилось, как Геша вместе с ней радовался первым зубкам, первым шажкам, первым словам их деток, сколько нежности и любви дарил ей. Ответ пришёл сам собой.

– Нет, Егор, не жалею. Останься я тогда, было бы четырьмя несчастными людьми на свете больше.

– Это почему?

– Какое же счастье без любви? Ведь и ты меня по-настоящему не любил. Так, мать послушался, а потом пересудов людских испугался. Акулина твоей судьбой была, я ж видела. Живёте вы душа в душу, об чём тебе жалеть? А мы с Гешей хоть и прожили всего девять лет, но в любви и согласии. И детки наши в любви рожденные. Я эти девять лет ни на какие блага не променяла бы.

– Может, ты и права, – помолчав сказал Егор, – Акулина жена, каких мало. Вот только деток у нас нет, не родит никак. Теперь уж, наверное, и не будет. А ты бы мне детей нарожала. А так… состаримся в пустом доме, кому всё оставлю? Ванятка с Машуней, младшенькие брат с сестрой Акулины, как в гости придут, так ровно солнышко в дом заглядывает. Играю с ними, про всё забываю. А сердце тоской сжимает – кабы свои такие были…