Ремус Лука - Избранное

— Так будут в воскресенье танцы?

Константин посмотрел на него зелеными холодными глазами из-под полуопущенных век. Он понимал, что отец хочет использовать его в своих целях, которые казались ему смутными, да и недостижимыми, понимал и то, что необходим старику, без него тот ничего не сделает.

— Устрою… А мне что за это будет? — спросил он.

— Разве я тебе не дал белого сукна на штаны и денег, чтобы сшить их?

— За это я уже плясал один раз. А теперь что дашь?

— Ох, мать бесталанная, что родила такого подлеца! Ограбить хочешь? Ох, хоть бы тебя черная корова забодала! Ничего не дам. Так пляши!

— Задаром не буду.

— Ох, увидать бы тебя в гробу с цветами в головах, ведь только и знаешь, что меня грабить. Мало ты меня обчистил? Хочешь, чтобы я тебе сам дал, своими руками?

— Хочу.

Константин смотрел отцу прямо в глаза, нисколько не смущаясь. Он ненавидел его за то, что в его немощном теле еще теплилась душа, а он, молодой парень, у которого кровь кипит в жилах, должен попрошайничать.

— Ох! Ну чего же тебе дать?

— А кожу ту дай, хром.

— Какой хром?

— А что у тебя в клети спрятан, в закроме с пшеницей.

— А-а! Эту не дам. Из нее я себе сапоги сошью.

— Не дашь, не будет и танцев.

— Ох и подлец! Ох и жизнь моя несчастная! Бери ее, бери, только сгинь с глаз моих.

— А деньги на цыган?

— Дам, только пригласи самых лучших. Бимбо пригласи.

— Они сюда и носа не покажут, — засмеялся Константин.

— Почему?

— А я им две сотни недодал.

— Ох, Константин, сыночек, учись у меня, на отрубях не разбогатеешь.

Однажды вечером, в конце первой недели декабря, у дверей клуба, пронизывая темноту ослепительными фарами и глухо урча, остановилась маленькая машина. В одно мгновенье клубный зал опустел. Больше всех вокруг машины суетились мальчишки, дивясь на нее, трогая фары, восторженными глазами рассматривая шофера — существо, которому подвластны таинственные силы.

Из машины выпрыгнул молодой горожанин в широком плаще с непокрытой головой и поздоровался. Спросил заведующую клубом.

— Эй, Ана!

— Ана, тебя какой-то господин спрашивает!

— Ана, Ана!

Ана выбежала на крыльцо. Сидевший в углу Петря встал и направился к двери.

— Очень рад, что нашел вас здесь, — заговорил горожанин, пожимая руку Аны. — Вы не беспокойтесь. Продолжайте, продолжайте.

— А мы почти кончили.

Все потянулись обратно. Первой вошла Ана, за ней молодой человек, потом, толпой, все остальные. Расселись как попало. Наступила тишина.

При тусклом свете лампы Ана узнала инструктора из Тыргу-Муреша и испугалась. «За отчетом приехал. Потребует к ответу при всем народе. Что я тогда скажу?» — в страхе думала она.

Но молодой человек сидел спокойно, улыбался и ждал, время от времени приглаживая длинные рыжеватые, вьющиеся, точно шерсть молодого барашка, волосы.

— Пожалуйста, читайте дальше. Меня будто здесь и нет. Можно закурить?

— Да… — смутилась Ана, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.

И снова наступило молчание. Подростки смотрели на инструктора с нескрываемым любопытством, так же, как только что на машину и на шофера. Девушки оживленно шептали друг другу на ухо, что он красивый и видный мужчина, а парни восхищались его волосами и сильной бронзовой шеей, которая выглядывала из-под воротника расстегнутого плаща. Ана же все ожидала, что он спросит: «А как дела с детальным отчетом?»

— Значит, мне лучше уйти, раз вы не можете работать при мне. Я пойду. Приеду в другой раз, когда пригласите.

Он встал и, все так же улыбаясь, застегнул плащ.

— Да что вы, товарищ. В лесу мы живем, что ли? — послышался голос Макавея, который выбирался к свету, работая локтями. — Садитесь поудобней вот тут, а Ана будет читать, она у нас хорошо читает.

Дочитали до конца брошюру о пшенице, которую сеют в Советском Союзе: колос у нее величиной с ладонь, а в нем шестьдесят, а то и больше зерен.

Ана закрыла брошюру и, слегка покраснев, вопросительно посмотрела на инструктора. Он курил, прищурив глаза и глядя куда-то в пространство. Казалось, он ничего не видит и не слышит. Потом, словно очнувшись, он, улыбаюсь, посмотрел на Ану.

— Хорошо читаете! Очень хорошо…

Люди начали подниматься. Расходились не спеша, толпились у крыльца вокруг машины, вступали в разговор с шофером. Медленно спускаясь к деревне, они подолгу стояли на развилках. Видно было, как в темноте вспыхивают цигарки; словно издалека доносились голоса: