Виктор Баранец - Офицерский крест [Служба и любовь полковника Генштаба] [litres]

– Вы здесь новенький офицерик, – дохнув на него винным запахом с примесью барбариски, томно сказала она, – я еще месяц назад приметила вас, но вы на меня – ноль внимания…

И она по-свойски повисла на нем, уложив на лейтенантский погон попахивающий клубничным мылом сноп белесых и колких, как сухое сено, волос.

Свет в холле пригасили до полумрака. На скупо освещенном подиуме с нежными надрывами рыдала скрипка в руках капитана Левы Белевцова. Многие в гарнизоне знали, что худой и бледный дирижер полкового оркестра давно мучился гастритной болью, а в тот вечер он играл так, словно только что у него наступило прободение язвы. Казалось, что скрипка плачет человеческим голосом.

Под эту возбуждающую музыку молодая и теплая женщина судорожно прижималась к Гаевскому – так, словно хотела раствориться в нем. Мешали только два тугих гандбольных мяча, спрятанных в ее твердом, как брезентовый чехол пушки, бюстгальтере.

Устоять перед напористой атакой блондинки он не смог…

После той ночи с Татьяной он из своего полка стал почти каждый день наведываться к ней на съемную квартиру во время обеденного перерыва (жена Людмила уехала тогда к матери в Воронеж – рожать ребенка).

В узком и тихом окраинном переулке, где среди древних бревенчатых хат, серых деревянных заборов и вольготно разросшихся кустов старой сирени стояла обшарпанная, как тюремный барак, пятиэтажка, – там часто припудривались седой пылью сверкающие лаком его хромовые сапоги и поскрипывала новенькая, еще не разношенная после училища, офицерская портупея.

В условленное время Татьяна встречала его в одном прозрачном халатике, – еще влажная после душа и пахнущая клубничным мылом. Уже в прихожей бросалась ему на шею и жадно целовала его теплыми телячьими губами. И жарко шептала в лейтенантское ухо:

– Ты меня хочешь? Брысь в душ!

А затем на широкой панцирной кровати, на виду у стаи приросших к клеенчатому коврику и потрескавшихся белых лебедей, с материнской основательностью обласкивала и обсасывала все, что хотела. О, по этой части она была большой, очень большой искусницей…

И он, как заколдованный, как голодный олень к лесной кормушке, рвался к ней снова и снова. Он ожидал обеденного перерыва, как праздника.

Иногда ему становилось страшно от того, что его засосало в этот аморальный омут, что все, происходящее с ним, невосстановимо рушит его отношения с молодой женой. Он чувствовал себя предателем. И пытался найти хотя бы крохотное оправдание давшей слабину совести, не устоявшей перед соблазном. Но тяга к наслаждению этой женщиной, к ее распутным чарам были сильнее его моральных мучений молодого мужа. Он иногда напоминал себе водителя машины, который сознательно проскакивает на красный свет светофора.

Однажды в минуты хмельных откровений на офицерском пикнике он набрался смелости и выложил все своему кумиру и «духовнику» в дивизионе – майору Жихареву. Майор с видом священника на исповеди прихожанина выслушал его и произнес фразу, которую Гаевский крепко запомнил: «Любовница дает мужчине то, что не дает жена».

– Жена – это как картофельное пюре в офицерской столовой, – философским тоном говорил с нетрезвой дикцией Жихарев, – его каждый день подают. А вот любовница – ооооо! Это уже деликатес. Хотя и она иногда от чрезмерного употребления приедается.

И он, пьяненький лейтенант Гаевский, с мальчишеской искренностью тогда допытывался у майора, – а с совестью, с совестью как быть? Ведь я же – изменник? Как жить с двойным дном в душе?

– Мой юный друг, – отвечал Жихарев тем же менторским тоном мудреца, – а уверен ли ты на все сто процентов, что вот сейчас, прямо сейчас, твоя супруга не барахтается в койке с каким-нибудь воронежским ловеласом? А? По глазам твоим вижу, что не уверен. То-то же! Новая любовь, мой юный друг, – единственное блюдо в мире, которое никогда и никому не надоедает! Если ты, конечно, не импотент, а твоя пассия – не бабушка с глубоким климаксом… Хе-хе-хе…

Жихарев тогда говорил, что в каждом мужчине должна быть тайна, что самая высокая любовь к жене не может быть преградой для «обновления чувств» с другими женщинами… Да-да, майор тогда так, кажется, и сказал – «обновления чувств». Или «освежения»? Кажется, «освежения».

– Но «освежение чувств» с чужими женщинами – это же… это же… простите, блядство, – с тою же чистой мальчишеской искренностью отвечал майору лейтенант Гаевский.

– Хе-хе-хе, мой юный друг, – тем же насмешливым тоном продолжал Жихарев, – блядство придумали холодные, несчастные и ревнивые жены! А которые сами имеют по этой части грехи, те обычно сопят в тряпочку! И не теряют времени на освежение чувств. Стремление мужчин к женщинам и наоборот (тут он высоко вознес вверх указательный палец) не-ис-тре-би-мо! Запомни, мой юный друг, – мужчина изменяет из любопытства. Хочется ведь узнать, как это самое у него получится с чужой женой или с незанятой дамой? Как она смокчет… Какие позы принимает… Проявляет ли фантазию, страсти и восторг… Но секс – это еще, конечно, не любовь! Секс – это всего лишь случка, кратковременное спаривание разнополых особей… А вот когда ты без ума не только от секса с женщиной, но и от души, от повадок, от голоса, от походки ее, от всего, что в ней есть, – вот это уже любовь, мой юный друг. Ты уже не можешь жить без нее, как без воздуха… Как алкоголик без похмелья!