Вигдис Йорт - Песня учителя [litres]

Латники указывают на повешенного: вот тебе судья.

Прежнего судью повесили, народу нужен новый, и спустя некоторое время новым судьей становится Аздак. Его облачают в судейскую мантию, снятую с повешенного. И как же будет судить человек порядочный?

Этот вопрос, похоже, студентов не волновал, но Лотта предложила им для лучшего понимания разыграть несколько сцен, и они тут же очнулись. Лотта поделила присутствующих на две группы, дала каждой по сцене и, разрешив самим выбрать роли, сказала, что у них есть полчаса. Студенты разошлись по аудиториям. Таге Баст остался стоять, направив объектив камеры на Лотту. Она посоветовала ему снять студентов за работой, однако он с улыбкой возразил: студенты, без сомнения, потратят основную часть времени на борьбу за роли, в которых больше всего реплик.

– Вы в них не верите, а зря, – упрекнула его Лотта, но сама почувствовала, что звучит это чересчур назидательно. – Как у вас дела? – спросила она, наверное, надеясь, что он отложит в сторону камеру.

Впрочем, она сразу же поняла, что ему ничто не мешает откровенничать о своем отчаянии на камеру – он же может просто взять и вырезать все те эпизоды, которые считает неприятными или невыгодными для него самого. Она опять удивилась его поразительной власти и пожалела, да, вновь, что согласилась участвовать в его глупом проекте, но нет, она не станет переоценивать – ни сам проект, ни свою роль в нем. Ко всему прочему, Лотта же договорилась сама с собой, что если благодаря ему она хоть немного больше поймет о своем предназначении преподавателя, то ее усилия того стоили. Она же именно этого и добивается – понимания!

Таге Баст что-то ответил, но она отвлеклась и не расслышала, досыта нахлебавшись собственных мыслей. Можно, конечно, попросить его повторить, но тогда выдашь себя, хотя Лотта тут же вспомнила о своем намерении быть таким же честным, как Аздак, и сказала:

– Простите, я задумалась, вы не могли бы повторить?

– Я так и понял, – ответил он и сказал, что говорил о съемках. Снимать – это просто, сложнее всего редактировать массу уже отснятого материала.

Она сказала, что понимает его и еще что снова видела того зайца. И лапа у него подживает.

– А откуда вы знаете, что это тот же самый заяц?

– Это же видно.

– И вы уверены, что он не притворяется?

– Зачем ему?

– Все притворяются, – сказал он.

– Но не заяц же, – возразила Лотта, – не станет же он притворяться, будто у него лапа болит. И это приятно.

– Почему вы так уверены?

Хоть Лотта уверенной быть не могла, она это чувствовала. К тому же мысль о том, что все вокруг притворяются, была невыносимой.

– То есть по-вашему, деревья тоже притворяются? – спросила она.

– Я бы не удивился, – ответил он.

– И камни?

– Почему бы и нет?

«Потому что, – подумала она, но ничего не сказала, – язык и молчание связаны».

Когда студенты вернулись, оказалось, что Таге Баст был прав – основная часть времени ушла на распределение ролей. Поэтому – объяснили обе группы – они успели прочесть сцены лишь по одному разу. Лотта решила проявить снисхождение и сказала, что кастинг – дело важное. Те двое, кому досталась роль Аздака, а значит, больше всего реплик, бойко закивали.

Первая группа разыгрывала сцену, действие которой происходит на улице, потому что «юстиции полезен свежий воздух. Ветер задирает ей юбки, и сразу видно, что под ними». Хозяин постоялого двора утверждает, будто батрак изнасиловал его невестку, воспользовавшись отъездом ее мужа, и требует, чтобы злодея осудили. Однако Аздак быстро понимает, что охочая до любовных утех невестка сама была не прочь поразвлечься, и разрешает конфликт с деревенской рассудительностью. Особенно актеры постарались с эпизодами, предшествующими сцене суда. Невестка резвилась на импровизированном сеновале в компании статного батрака, которого играл накачанный любимец всех студенток. Ради такого случая он даже снял футболку и оголился до пояса, к радости однокурсников. Получилось неплохо.

Действие следующей сцены разворачивается в харчевне, куда Аздак время от времени заглядывает промочить горло. Как думала Лотта, целью автора было показать, что Аздак судит справедливо, потому что знаком с жизнью простого люда и ничто человеческое ему не чуждо. Подумав так, Лотта отругала сама себя за эту банальность. Тем не менее студенты истолковали сцену иначе: во время судебного процесса их Аздак то и дело прикладывался к бутылке, пьянел и нес околесицу. Студенты выставили Аздака на посмешище, а с задумкой автора, насколько видела Лотта, это не совпадало. Впрочем, в стельку пьяный Аздак получился у студентов отлично.