Вигдис Йорт - Песня учителя [litres]

Они опасливо закивали. Не кивала лишь девушка, игравшая служанку. Она сидела, опустив голову и покраснев до корней волос. Таге Баст, которому, видимо, чего-то не хватало, подошел ближе, чтобы снять крупным планом ее лицо. Девушка вскочила и выбежала из аудитории. Ее подружки серьезно переглянулись, встали и последовали за ней, а потом встали и парни.

Лотта осталась одна. Перед ней лежали конспекты, согласно которым занятие надо было закончить рассказом о городском празднике, устроенном в честь судьи Аздака. Лотта это придумала, чтобы студенты приободрились. «Пьеса Брехта, заканчивающаяся празднеством» – было выведено в блокноте, а еще – что надо раздать им странички с последней песней из пьесы. Она специально наделала копий этой песни, и говорилось там, что все хорошее должно принадлежать тому, кто этого достоин.

«Потому что, – сказала бы она студентам, не покинь они аудиторию настолько внезапно, – руководствоваться такой моралью намного полезнее, чем считать, будто стать хорошим невозможно».

Таге Баст снял ее сидящей перед стопкой листочков с заключительной песней – листочков, которые она так и не раздала.

– Вы еще здесь, – медленно проговорила она.

Не отрываясь от камеры, он кивнул.

– Продолжайте, не смущайтесь, – сказала она, – постарайтесь все заснять. Вперед, теперь у вас есть то, чего вам недоставало!

Не обращая на него внимания, Лотта выбросила в мусорное ведро непригодившиеся листочки и вышла в коридор. Дверью она громко хлопнула, давая ему понять, что идти за ней вовсе не обязательно.

Выбежав из школы, Лотта спустилась к реке, села на скамейку и закрыла лицо руками. Как поступить дальше – не придумывалось. Она где-то читала, что жить надо, стараясь принимать доставшееся на твою долю безумие, бежать от него нельзя! А она – она собралась сбежать от смятения, и как же тогда быть с доверием? Ведь Лотта сама убеждала Таге Баста, что действительность нужно встречать, доверяя ей, она даже вообразила, будто такое доверие свойственно и бессловесному зайцу, убежденному, что лапа у него заживет. «Ну ладно, – сказала она смятению, – приходи, я приму тебя, выдержу и выслушаю все то, что ты скажешь мне». – И ей стало легче, по крайней мере, если сравнить с недавним ее состоянием, когда она пыталась просто тихо переждать тревогу. Дыхание постепенно наладилось, и Лотта поняла, сколько сил тратила на то, чтобы отвлечься. «Открыться смятению – это подвиг», – подумала она.

Она наконец встала. Возвращаться домой, в дом, который красовался на берегу реки, не хотелось. Хоть солнца и не было, Лотта надела солнечные очки и пошла прогуляться. Неожиданно она увидела, что забрела на улицу Бломаннгата. На тротуарах и тропинках вдоль реки было полно народа – они шли пешком и катили на велосипедах, прогуливались с собаками и толкали перед собой детские коляски и, судя по всему, от внутренней борьбы не страдали. Впрочем, возможно, они лишь притворялись.

Находиться в одном с ними мире Лотте казалось невыносимо, и она метнулась к пабу, одному из самых злачных в окрестностях и с довольно скверной репутацией – как раз поэтому прежде она сюда не заглядывала. Там, на порядочном расстоянии друг от друга, сидели лишь несколько видавших виды мужиков. Они сосредоточенно смотрели в свои пивные кружки, будто где-то там, на дне, скрывалась тайна смысла жизни. Хотя будь это правдой, Лотта не удивилась бы. Бомжа она тут не увидела – похоже, даже эта забегаловка была ему не по карману, но если бы он тут оказался, Лотта постаралась бы заговорить с ним. Может статься, от беседы с честным бродягой, эдаким Аздаком, ей бы полегчало. «А ты пригласи румынскую нищенку», – насмешливо предложила она себе. Хорошо, что у нее сохранилось чувство юмора.

Подошедшую к ее столику официантку Лотта, опустив голову, попросила принести бокал вина, залпом осушила его и попросила повторить, а спустя несколько минут кровь будто бы сбавила свой ход, а покалыванье в пальцах прекратилось. Лотта вытащила ручку и лист бумаги и написала: «В чем проблема?» Она долго сидела, рассматривая эту написанную ее же рукой фразу. В том, что ей не удается заинтересовать студентов театрального отделения драматургией Брехта? Нет, дело в чем-то еще, проблема более глубокая.

И тут напротив вырос вдруг Таге Баст с камерой в руках. Перед глазами у Лотты поплыло, она вырвала камеру из его – как она заметила, довольно слабых – рук и, направив камеру на его бледное, слегка ребяческое и сейчас – ужасно напуганное лицо. Лотта положила камеру на диванчик рядом. Чтобы достать ее, Таге Басту пришлось бы перегнуться через стол. Однако он остался стоять на месте.