Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

Зрение наше становится острее, слух восприимчивее, нервные окончания чувствительнее. Сами сумерки напрягают одинокого путника, дикие же животные готовятся покинуть свои дневные убежища, в надежде, что самый страшный, безрассудный, немилосердный и жадный хищник — человек отошел ко сну. Разумное село со всеми своими обитателями погружается в естественный сон, дарованный нам Богом для отдыха, неразумный и бессердечный город, собравший в себе все плоды греха и неверия, только оживает, зевая, распространяя из своей раскрывшейся пасти вонь разврата, блуда, растления.

Сумерки… Приходит естественное время для отдыха, замедляется сердцебиение, мыслительные процессы, энергии аккумулируются, биополя сосредотачиваются, процессы организма вступают в фазу восстановления, нарушать естественное, значит, отказываться от него.

Человек, поступая так уже привычно, даже не задумывается об этом, как и о том, что ночь — это излюбленное время дьявола, и самое плодотворное для него — именно сумерки!..

Прохладный бриз с моря шевелил волосы Нины, легкий запах морских водорослей, смешивающийся с доходящим до них с мужем запахом готовящегося рыбы на гриле, сводил с ума вкусовые и обонятельные рецепторы, постоянно посылающие в мозг сигналы, говорящие о предстоящем наслаждении насыщением разными вкусностями.

Кирилл не отводил взгляда от жены, которую буквально выкрал из обычного семейного оборота в первый же день ее возвращения, посадил на самолет и привез в их дом в Сочи. Оба не ожидали бурного секса и теперь отходили от него, в ближайшем ресторане, принадлежавшем хорошему знакомому Буслаевых.

— Тыыы…, прямо, как зверь сегодня… Мне кажется, ты таким и в первую брачную ночь не был…

— Ниночек, так она ж у нас, первая то, была года за два до свадьбы… Вот тогда яяя…

— Тогда ты напился до поросячьего визга и смог добраться только до моего лифчика, где и заснул благополучно…

— Вот всю жизнь теперь мне будешь это вспоминать!

— Нет только раз в году в годовщину нашего знакомства…

— Вот, может быть, если бы я тогда так не «накушался» то, может быть, и сегодняшнего дня не было бы!

— Ах ты!.. Хочешь сказать…

— Нет — нет…, в смысле, что ты мне…, ну ты бы на меня внимание не обратила или не заметила…

— Ох, мягко стелешь! Ой, лесть у тебя, мой хулиганистый «Бусик» всегда к чему-то!

— Ну ведь хорошо же было только что…

— Ой, как хорошо! Ты не «Виагры», случаем натрескался?

— Ну вот, чуть что сразу эта дрянь — мне здоровье дороже…, да я может быть, заново жить начинаю…

— Ну тогда точно…, меня в Италию, а сам к проктологу… смотри не увлекайся!

— Чем же?

— Массажем…

— Каким массажем?

— Прямым простаты…, а то знаешь, как бывает!

— Тьфу ты, девочка моя, сейчас все гораздо проще… Верь мне…, конечно, побывал, а то мне ведь так неудобно перед тобой… Ну я ведь молодец был?

— Может, повторим после ресторанчика?

— Хм…, легко, любимая!..

Он и действительно был сейчас счастлив, как не был никогда. После той страшной ночи на острове, где он совершенно не был самим собой, или точнее осознал, в кого он начал превращаться, спокойствие покинуло его. Или точнее будет сказать, то спокойствие, что ждало его дома, по возвращению в семейный очаг, сторонилось его. Не находя ни понимания, ни отдушины, ни того прежнего вдохновения на хотя бы один добрый поступок, он находясь в постоянно взведенном состоянии, злился непрестанно, даже там, где любой другой был не в силах сдержаться от хохота. Он пытался перестроиться, напивался до потери памяти, попробовал наркотики, прыгнул с парашюта, даже приказал водителю направить машину в стену старого дома, разбив ее в пух и прах, но так и не смог прийти в себя.

Он даже испугался от мысли, что не может вспомнить, каким он был еще несколько лет тому назад, а перепугавшись, нашел и обзвонил всех старых друзей от детских до студенческих, и перепугав их не на шутку, собрал всех вместе, но и от этого не полегчало.

Он играл в пейнтбол, гонял на перегонки на скутере, полетал на истребителе, попробовал дайвинг, перебрал несколько экстремальных видов спорта, закончив тем, что надел на себя тяжелый бронежилет и попросил разрядить в себя обойму из пистолета своему телохранителю, совершенно опешившему, но после длительных уговоров, согласившемуся, что так же ни чему не привело.

Что-то было потеряно, причем безвозвратно, что-то ценное, глубоко индивидуальное, скорее всего духовное, но что? Отгадка пряталась в той ночи, которую он и вспоминать то боялся, хотя ни в чем себя не винил — не мог, хотя и понимал, что именно эта подробность и подсказывала ему, где нужно искать. Но капать, значит, пережить все заново!