Марина Крамер - Удержи меня [СИ litres с оптимизированной обложкой]

– Лежи, Маша, что мы, дорогу не найдем? – мама поправила одеяло, и я заметила, что она с трудом сдерживается, чтобы не заплакать.

Буквально через полчаса после их ухода дверь в палату открылась, и на пороге возникла жена Даниила в белой накидке. Я резко села, не зная, чего еще ожидать от этой женщины, зачем она явилась сюда. Оксана остановилась у двери, привалившись спиной к косяку и тяжело дыша. Мы смотрели друг на друга, и никто не решался начать разговор. Наконец она не выдержала:

– Как… ты чувствуешь себя?

Меня всю передернуло от этого вопроса – а как я могу себя чувствовать, по ее понятиям?

– Ты пришла убедиться, что мне плохо? Да, мне плохо, хуже не бывает. Мне отняли грудь, у меня вся шея в ожогах, останутся глубокие рубцы. Тебе от этого легче?

Она вдруг осела, обхватила руками голову и застонала. Потом, подняв на меня больные глаза, проговорила:

– Мне хуже, чем тебе, поверь… Душевная боль, оказывается, намного мучительнее физической… Если бы все можно было вернуть назад, я никогда не повторила бы того, что сделала. Я ведь не тебе – я себе жизнь испортила… Даниил ненавидит меня, рано или поздно он все-таки отправит меня за решетку, я это знаю.

– Он не сможет сделать этого без моего согласия.

Мне уже было жаль ее, осунувшуюся, похудевшую заметно, с лихорадочным блеском в глазах. Было очевидно, что она давно раскаялась в том, что сделала, наверняка провела не одну бессонную ночь, изнуряя себя мыслями. В ответ на мою фразу Оксана только хмыкнула:

– Ты просто не с той стороны знаешь Городницкого. Если ему что-то нужно, он непременно это получает. Ведь и с тобой так было – он не смог получить тебя раньше, зато добился своего теперь, и вот ты с ним. А меня он просто ненавидит, хочет забрать сына и не остановится, пока не добьется своего, – она поднялась на ноги и спросила: – Можно, я на стул сяду? Ты не бойся, я близко к тебе не подойду, я понимаю, что ты в праве не доверять мне… Я бы на твоем месте уже давно санитаров звала…

Я в ответ только усмехнулась:

– Мне уже нечего бояться. Что еще ты можешь сделать? Убить меня? Не думаю, что сейчас это входит в твои планы, иначе к чему все разговоры? Ведь ты же не за этим сюда пришла?

Она придвинула к себе табуретку, села и вздохнула:

– Конечно, не за этим… Я даже не знаю толком, зачем именно. Уж точно, не в надежде быть прощенной – такое не прощают, я понимаю… Просто сын… если он узнает, что я сделала, даже не представляю, что будет. А если Даниил выполнит свою угрозу и напишет заявление…

– Не напишет! – перебила я. – Я тебе обещаю. Но и тебя прошу – не приближайся к моей дочери, вообще не замечай ее. Ребенок не виноват. И уходи сейчас, ладно?

Оксана тяжело поднялась и пошла из палаты, не сказав ни да, ни нет, но я знала, что она выполнит то, что я просила. Я же, в свою очередь, решила поговорить с Даниилом. Он ничего не сказал мне о том, что шантажирует бывшую жену заявлением в милицию. В конце концов, меня это касалось в первую очередь, а уж его – потом, и я не собиралась заявлять на Оксану – что мне даст ее арест? Назад уже ничего не вернешь, а она и так мучается, зачем еще усугублять? И у нее ребенок, который уже вынужден жить без отца, и теперь еще и матери его лишить? Мне это совершенно не нужно, моя вина перед ним и так достаточна.

Даниил.

Гулять с коляской во дворе для меня оказалось делом непривычным. С Максом гуляла Оксанка, я работал, и мне некогда было заниматься этим, а сейчас пришлось осваивать новый для себя вид деятельности. На меня косились гуляющие мамашки, некоторые уже узнавали и приветливо улыбались. Я чувствовал себя не в своей тарелке – все эти взгляды, шепоток за спиной, мол, надо же, как повезло кому-то, муж гуляет, а жена дома сидит. Моя жена с удовольствием делала бы это сама…

Вот и сегодня, едва я сел на скамью, чтобы выкурить сигарету, как рядом тут же припарковалась молодая женщина в длинной голубой дубленке и вязаной шапочке, пристроила перед собой большую красную коляску и заговорила:

– Вы не против, если я рядом посижу? Устала…

– Садитесь, – буркнул я, с сожалением пряча пачку в карман.

– А у вас девочка или мальчик? – она старалась заглянуть в коляску, где посапывала Маруська.

– Девочка.

– А сколько вам?

– Два месяца.

– А у меня парень, – горестно вздохнула молодая мамаша. – Я так дочку хотела, все для девочки приготовила, а родился Сашка.

– Наверное, папа был доволен, – отозвался я, мечтая об одном – чтобы она устала молотить языком и ушла, но дамочка оказалась словоохотливой.