Марина Крамер - Удержи меня [СИ litres с оптимизированной обложкой]

Мы молчали весь обед, потом Юльке позвонила теща, спросила, где она и с кем, во сколько приедет домой и встретит ли ее кто-нибудь после тренировки. Дочь отчиталась по каждому пункту, успокоила бабушку, что вечером домой одна не пойдет, ее встретит отчим, и снова спрятала трубку.

– Слушай, может, тебе с собой что-нибудь взять? – обратился я к Юльке, но она отказалась:

– Давай только сока купим пачку, а то потом так пить хочется…

– А пожевать?

– Жевать мне будет некогда – уроков много.

Я подозвал официантку, попросил принести еще пачку вишневого сока и счет. Юлька поправляла что-то в прическе, и я отметил, что она стала постоянно носить шишку, хотя раньше предпочитала косу или хвост. С шишкой же дочь выглядела взрослее, и мне не очень это понравилось, если честно. Почему-то хочется оттянуть тот момент, когда твоя девочка начнет нравиться не только тебе, но еще и мальчикам… Хотя моей-то еще рано об этом думать – ей еще только девять исполнилось. Однако сейчас они такие ранние…

Я довез дочь до ДК, подождал, пока она скроется за прозрачным стеклом двери, и только после этого поехал обратно на работу.

Маша.

– Что, Маша, сильно болит? – медсестра Наташа ловко сделала укол, прижала ватку. – Сейчас отпустит. К тебе мама с дочкой пришли, я сейчас пропуск понесу в справочное, и они сюда зайдут.

Она ушла, а я села в кровати и попыталась прибрать волосы, чтобы не висели сосульками, кое-как запахнула рубашку на груди, чтобы скрыть повязку и не пугать Юльку. Боль понемногу уходила, даже дышать стало легче, я постаралась придать лицу более непринужденное выражение, но, видимо, вышла лишь жалкая гримаса, потому что глаза вошедшей в палату дочери моментально стали мокрыми. Она бросилась ко мне, роняя с плеч белую больничную накидку, села на край кровати и схватила мою руку, прижавшись к ней щекой:

– Мамочка… Мамочка… как ты тут?

– Юля, ты мне обещала! – раздался голос матери. – Ты обещала, что не будешь плакать и расстраивать маму.

Мать вошла, и сама едва не заплакала, вынула платок и вытерла глаза.

– Мам, ну, ты-то чего? – укоризненно сказала я, притягивая к себе дочь и целуя ее в соленую от слез щеку. – Все уже нормально, меня скоро выпишут. С кем Маруська?

– С Даниилом. Он в отпуске, так что я только вечером к ним езжу.

– Как она, мам?

– Маша, ты не об этом должна сейчас думать, – сказала мать строгим голосом, словно забыв, что я и сама уже мать двоих детей. – Тебе нужно встать на ноги, поправиться.

– Я же не могу не думать о детях! – возмутилась я, поглаживая Юльку по стянутым в узел волосам. – Тем более, Маруся такая маленькая еще… Чем Даниил ее кормит?

– Мама, ты не волнуйся! – зачастила дочь, отрываясь от меня. – Мы покупаем такую специальную смесь, доктор выписала, и дядя Даниил ее разводит. Маруська капризничает, но ест. И я уже сама умею ее из бутылочки кормить.

– Ты молодец у меня. Юляша. Как в школе?

– Ой, мама, еще всего две недели прошло после каникул – какие там дела? – отмахнулась Юлька. – Папа с учительницей вчера разговаривал, не переживай, у меня все хорошо.

В этом я, в принципе, не сомневалась – дочь училась хорошо, и вопросов по поводу уроков у нас не возникало.

– Маша, что ты собираешься делать дальше? – внезапно спросила мама, попутно выставляя на тумбочку пачку сока и какие-то баночки.

– В смысле?

– Ну, ты собираешься предпринять какие-то шаги?

– Ты о чем? – все еще не могла понять я, и тогда мама, бросив на соседнюю пустующую кровать сумку, повернулась и велела:

– Юля, сходи, купи маме карточку на телефон, я видела автомат в холле.

– Так бы и сказала, что ругаться будешь, нечего карточки какие-то придумывать, – буркнула Юлька, отрываясь от меня и забирая протянутую бабушкой сотню.

Мама подождала, пока Юлька выйдет из палаты, а потом снова начала:

– Ты прикидываешься или в самом деле не понимаешь, о чем речь? Маша, когда ты перестанешь быть такой инфантильной?

– Что опять я сделала не так? – меня злила эта манера мамы постоянно тыкать меня носом в ошибки, словно я не взрослая женщина, а малолетняя дурочка. Ее начальственный тон и привычка «знать все наперед» очень раздражала – в этом они были похожи с Артемом, как будто он, а не я, был ее ребенком.

Мама удивленно уставилась на меня, потом скрестила на груди руки и вздохнула:

– Нет, ты невыносимая! Я говорю – ты собираешься заявление в милицию писать?

– Нет.

Ее, кажется, поразил твердый тон, которым я проговорила это слово: