Марина Крамер - Удержи меня [СИ litres с оптимизированной обложкой]

– Садись ужинать, я плов приготовила.

Это было новостью – обычно, даже приготовив ужин, она сразу уходила домой, а тут усаживает меня за стол, накладывает плов в тарелку, режет хлеб… Можно подумать, я ей стал кем-то вроде ее любимого зятя Артема!

Валентина уселась напротив меня, подперла рукой щеку и произнесла:

– Ты меня успокоить хотел? Или на самом деле все так, как ты говоришь?

– Мне незачем врать вам, – берясь за вилку, ответил я. – Маша на самом деле чувствует себя неплохо, насколько это возможно после такой операции.

– Когда к ней можно будет попасть?

– Да хоть завтра. Но лучше… – я замялся, не представляя, какими словами объяснить Валентине, что пока не надо бы топтаться вокруг Машки большому количеству народа – ей и так тяжело, а присутствие матери и Юльки только сильнее заставит ее думать о семье, об оставленных дома детях.

– Что? Ну, говори, что замолчал? – и опять Валентина никак не называла меня.

– Я думаю, что все-таки лучше повременить с визитами. Маше сейчас очень тяжело, это ведь и психологическая травма…

Лицо Валентины Николаевны стало каменным, и я понял, что сморозил что-то не то, но было уже поздно – она встала, выпрямилась во весь рост:

– Ну, разумеется! Приход матери резко ухудшит ее состояние!

– Валентина Николаевна, вы не так меня поняли… – начал я, но она перебила:

– Я поняла именно так, как ты сказал! И запомни, Даниил – мое отношение к тебе никогда не изменится. И то, что я сейчас общаюсь с тобой, это только потому, что моя дочь в больнице, что мои внучки нуждаются во мне! При других условиях я ни за что и близко не подошла бы к тебе.

– За что вы так меня не любите, Валентина Николаевна? – глядя ей в лицо, спросил я.

– А за что я должна любить тебя? За то, что ты дважды искалечил жизнь моей дочери? За то, что заставил делать аборт, а потом разбил семью? За то, что моя внучка теперь живет не с отцом, а с отчимом? Или за то, что твоя жена изуродовала мою единственную дочь?! За это?!

– Я виню себя только за то, что оказался не готов взять на себя ответственность тогда, в девятнадцать лет, – тихо проговорил я, чтобы не распалять Валентину еще сильнее. – Если бы я не повел себя так… да что там крутить – если бы я не струсил и настоял на том, чтобы Маша рожала, то все пошло бы по-другому. Но теперь уже ничего не вернешь, все уже случилось. И мы стараемся исправить то, что еще можно. И Маруська родилась… Я понимаю, Валентина Николаевна, что вы имеете полное право не любить меня, но Машку не расстраивайте, я очень вас прошу. Она и так сейчас нервничает, а ведь еще предстоит лечение, долгое и неприятное. Но мы справимся, я справлюсь. А Юля… разве она хоть раз сказала вам что-то плохое обо мне? Разве я обидел ее чем-то?

Валентина покачала головой, снова села за стол напротив меня и потянулась к чайнику.

– Тут ты прав. Я даже удивилась, когда она отказалась остаться у Артема, а поехала с тобой. Видимо, ты сумел ей понравиться, ребенка не обманешь.

– Я не старался ей понравиться, я просто попытался найти с ней общий язык. Ради того, чтобы Маша была спокойна, я готов на все.

Валентина просидела у нас почти до двенадцати, потом я вызвал ей такси и проводил до машины, а сам вернулся в темную квартиру. Юлька спала у себя, рядом на подушке лежал маленький плюшевый зайчонок – подарок Машки на три года, девочка не расставалась с ним ни на секунду. Прикрыв дверь в детскую, я ушел в свою спальню, где в кроватке возилась проснувшаяся Маруська. Я переодел ее, взял на руки и стал ходить по комнате, укачивая. Но дочь спать не собиралась, агукала и улыбалась, и тогда я положил ее на кровать рядом с собой, и так мы пролежали почти до трех часов, пока Маруська, наконец-то, не уснула. Я не стал перекладывать ее в кроватку, а отгородил подушками, чтобы не перевернулась и не упала. Сам уснуть не мог, лежал рядом со спящей дочерью и думал о Машке. О том, как все пойдет дальше, как я все-таки вылечу ее и перестану думать о том, что могу потерять навсегда.

Артем.

О том, что Марью прооперировали, мне сказала Юлька. Позвонила во время встречи с поставщиком стройматериалов, мне было неудобно разговаривать, но я понимал, что если попрошу ее перезвонить, она не сделает этого, а опять замкнется в себе. И вообще ей сейчас несладко, еще и шоковое состояние после того, что она увидела в подъезде. В первый момент она испугалась за мать и сестру, потом долго была наедине с ребенком и не могла позволить себе думать о чем-то, а теперь, когда все вроде утряслось, полезли последствия. И потому я, едва услышав трель мобильника, извинился и вышел из кабинета. Юлька сообщила, что Марью прооперировали, что ей вроде не хуже, что бабушка о чем-то долго разговаривала вечером с «дядей Даниилом».