Александр Мигунов - Сказки русского ресторана

«Во избежание инфекции, бациллы которой могли перейти от предшествующего лица, либо развились натурально, требуется чистая простыня, которая набрасывается на полку сверху чего-нибудь смягчающего, например, пары толстых одеял или какого-нибудь матраца». Это условие — понятное, его комментировать ни к чему. Но как не оспорить вот такое: «Лица, участвующие в дефлорации, многократно обязаны окатиться из сосуда для чистой воды; присутствие мыла на коже тела категорически воспрещается». Почему, собственно, воспрещается? Что в нём, в мыле, такого вредного? Сколько амурных приключений случилось в ваннах, вздувшихся пеной, словно их переполнило облако, сколько историй произошло меж пенящимися телами в баньках, под душем, у прудов, — везде, где вода сходится с мылом!

Дочь, наконец, подобрала халатик, соответствующий ситуации, потом ухватила глазами иконку, с рождения висевшую над кроватью, что-то толкнуло её на колени, и она стала не то, что молиться, а молча беседовать с Иисусом по поводу сегодняшнего события.

Литовкин тем временем мать инструктировал, как баню оформить для дефлорации, и та побежала исполнять. Отец (мы как-то о нём забыли) всё это время сидел на скамье, никак ни на что не реагируя, поскольку провалился в состояние, в которое запросто проваливаются подпившие русские мужики, и из которого так тяжко выбраться, что многие даже и не пытаются. Всё же, каким-то образом вспомнив о важности текущего момента, он сумел выбраться из состояния, перегрузил себя в коридор, заскрипел половицами и затих, примерно в том месте, где на стене доживала старая телогрейка…

Отпив из презентованной бутылки соответствующее количество, он подхватил в коридоре топор (без которого во двор не выходил, чтоб, если что, настругать щепы, дров наколоть, выдернуть гвоздь или, напротив, его вбить) и направил стопы в баню — подбросить в котёл пару поленьев и проверить, достаточно ли воды для дочки и лишнего человека (он и супруга уже искупались , а девка мытьё, как всегда, затянула). На тёмной, коварной от снега тропинке он налетел на свою супругу, сшиб её с ног, но помог подняться, приговаривая с водочным запашком:

— Что же ты, стерва, совсем ослепла?

Супруга, прихрамывая и покряхтывая, и отрясая зад от снега, потащилась к сараю в конце двора поискать там чего-нибудь помягче. Супруг, ухмыляясь над происшествием, резвее продолжил в смысле поленьев, а также воды в обоих бачках.

Литовкин, пока ни то, ни сё, и пользуясь отсутствием народа, торопливо разделся догола и облачился в красный халат, который вдруг тоже оказался не чем иным, как форменной одеждой, поскольку на нём, как на котелке, жёлтыми нитками мулине были вышиты буквы ГУЦ. В карман халата он опустил бутылку армянского коньяка. В инструкциях не было о коньяке, но почему бы после дела не отметить добавку к его коллекции и переход девушки в женщину. После этого он расслабился, извлёк из портфеля чистую тряпочку, смочил её из горячего чайника, достал также зубную щётку для особо въевшихся пятен, и платяную щётку от пыли, травинок, букашек, волосков и прочей цепляющейся дребедени, и занялся чисткой фрака и шляпы (мокасины он решил почистить утром).

За этим его и застала Катя, представшая взору в коротком халатике с синими цветочками на белом. Она поглядела на красный халат со смущением и удовольствием. В коридоре знакомо заскрипело и так же знакомо затихло в том месте, где висела старая телогрейка. После недолгой тишины вновь заскрипело, вошёл отец.

— Ну, вы чего? — сказал он язвительно, пялясь по очереди на халаты. — Два курортника. Охалатились. Баня там ждёт. В боевой готовности. Нюрка аж перину приволокла. Глядите, водой её не залейте. Где будем сушить-то? Не лето. Мыслите.

— Прошу, — Литовкин галантным жестом предложил девице быть впереди, а он, мол, последует за ней.

— Да вы же — того, мороз на улице, вы там простынете без ватников, — вскрикнула вернувшаяся мать. — Ну-ка, чтоб оба обрядились.

Она притащила из коридора два ватника сомнительной чистоты, испускавшие запах грязных работ. Литовкин и девушка поморщились, но дабы не спорить, облачились в негигиеничное утепление. Из тёплой избы пройти в русскую баню сквозь освежающий морозец, да ещё поскрипывая снежком, слегка оскальзываясь на снегу, да ещё вслед за смутной белизной высоко оголённых нежных ножек — одно незабвенное томление.

Баню освещала керосиновая лампа. Её закопчённое стекло, жёлтая бабочка на фитиле с нервно подрагивающими крыльями, тёмные трепещущие углы, — всё это создавало впечатление, что за стенами баньки — старина, а он какой-нибудь коробейник, остановившийся на ночлег, и во, повезло-то, вместе с банькой ему предложили хозяйскую дочь.